— Ни хрена себе, пусто! — не выдержав, ругнулся. В ближайшем ящике шкатулок с косметикой может две — три осталось, никак не больше. В двух других, вообще, ничего не осталось. — И по десять рублей купили? Это же большие деньги! Кто?
И неудивительно, что он сильно удивился. За десять рублей можно было хорошую дойную корову купить, да еще на теленка останется. Кого это так косметичка впечатлила?
— Все купили, Ляксандра Сяргеич! Только вот и осталось, — улыбающийся Прошка тряс парой шкатулок, что только что достал из коробки.
— Прошка не врет, Александр Сергеич, — рядом появился Дорохов с небольшим мешочком в руке. — Вы только уехали, к товару стал прицениваться один купец. По всему видно, что из староверов.
Выделив голосом слово «староверы» и одновременно многозначительно зыркнув глазами, товарищ замолчал. Похоже, намекал на что-то.
— Александр Сергеевич, вы что, про купцов из староверов совсем ничего не слышали? — с укоризной проговорил Дорохов. Лицо при этом такое «сделал», словно говорил о чем-то элементарном и известном всякому. — Про их капиталы, вообще, настоящие легенды ходят. Поговаривают, что в Сибири, куда их в свое время Петр Великий выселил, они тайно золотом промышляют, а потом его в торговлю и промышленность вкладывают…
Пушкин медленно качнул головой. Кажется, он что-то подобное припоминал. Вроде бы в свое время читал, что большая часть известных русских промышленников и купцов вышла из семей староверов. Кажется, старообрядческое происхождение имели такие известные купеческие семьи, как Морозовы, Рябушинские, Прохоровы, Марковы, Гучковы, Трятьковы [ главный герой также немного запамятовал, что в конце двадцатого века более половины российского капитала находилось в руках представителей старообрядчества, а примерно две трети всех миллионеров-предпринимателей были выходцами из старообрядческих семей].
— Вот, Александр Сергеевич, вам передали. Этот купец сразу все, что осталось взял, — Дорохов протянул Пушкину небольшой кожаный мешочек, оказавшийся при этом довольно увесистым. — Здесь золото…
Александр осторожно развязал завязки мешочка и заглянул туда. Изнутри сверкнуло желтым цветом.
— Не сомневайтесь, Александр Сергеевич, это настоящий золотой песок. На Кавказе я много такого повидал, разбираюсь. Здесь золота почти на десять с лишним тысяч рублей… Он сказал, что у него есть хорошее предложение для вас. Мол, в накладе точно не останетесь.
Дорохов кивнул в сторону торговых рядов.
— Ждет вас у менялы Абрамки-жида.
Пушкин кивнул, пряча мешочек за пазуху. Похоже, намечалось неплохое торговое сотрудничество. У купца оказался хороший нюх на товары, которые могут стать очень и очень популярными.
— Хорошо, Мишка. Оставайся здесь и продолжай бдить, а я пойду поговорю с этим золотым мешком…
Махнув рукой, нырнул в толпу. До торговых рядов, где с товарами стояли купцы посолиднее, было рукой подать. Где-то там, значит, стоял и прилавок этого самого Абрамки-жида, промышлявшего разменом денег.
— Определенно, удачный день. Почти двадцать тысяч заработали, — мысленно потирал руки Александр, вышагивая вперед. — Причем на будущее уже есть договор с батюшкой Гавриилом на поставку кофейного ликера. Очень хорошо…
Когда до первого прилавка оставалось с десяток шагов, Пушкин внезапно стал свидетелем весьма безобразной сцены, с чем он еще ни разу не встречался.
— Обмануть решила, сучка⁈ — до него донесся сочащийся злобой голос. — Думала, не пойму, какого ты черта на ярмарку стала проситься? Хозяин, значит, тебе не по нраву, тварь?
Александр поморщился от этих воплей и решил свернуть, чтобы не портить себе настроение. Догадывался, что сейчас может увидеть что-то мерзкое, нехорошее. Тяжело вздохнул, повернулся и уже занес ногу, как воздух прорезал женский крик:
— Не подходи! Не подходи-и! Я убью себя! Слышишь, убью!
И столько в этом крике было отчаяния, жуткой безнадеги, что у Пушкина мурашки по спине побежали. Его шаг замедлился, а потом, и вовсе, остановился.
— Уйди, ирод! Не подходи-и…
Замерев на мгновение, Александр боднул головой воздух и решительно шагнул вперед. Отодвинув в сторону одного человека, второго, выйдя вперед толпы.
— Живо брось нож! Живо, я сказал!
В небольшом круге, образованном глазеющими на бесплатное зрелище людьми, друг против друга застыли двое. Один, здоровенный, кровь с молоком, мужчина в расстегнутом гусарском доломане на плечах. Явно дворянин, на поясе в ножнах сабля. Рыжая лохматая шевелюра и лихо закрученные усы довершали образ отставного военного, решившего заняться хозяйствованием в своем поместье. Второй была статная женщина с распущенными черными волосами, в смуглой коже и глубоком пронзительном взгляде которой явно угадывалась цыганская кровь. Она занесла над собой руку с ножом и уже готовилась вонзить его в грудь.