Масляная трава часто использовалась мечниками для натирания оружия. Зелёно-серая, с ароматом оливок, она часто была брошена в суп и спасала от нехватки витаминов.
Но сегодня трое собрали охапку этой вкуснятины чтобы натереть Железную Птицу. Чтобы крылья её снова узнали полёт.
Начали в молчании, пока Амелис не стал напевать: «Я свободен! Словно птица в небесах!»
Птице песня понравилась, она глубоко задышала, постепенно начиная двигаться.
— Зефирка! Она пропала, — внезапно прервался Амелис.
Белоснежная лошадка Айен исчезла вместе с одеждой и провизией, привязанной к седлу. Там, где она стояла, воздух шипел и криво дымился вширь. Со свистом из дымного пятна вылетела стрела, но была поймана Даном в миллиметре от лица Амелиса.
Портал закрылся. Мужчины смотрели друг на друга.
— Мог бы не ловить, тогда я получил бы шрам, привлекающий женщин!
Айен хихикнула. Вроде как выходило, что со шрамом на заду он мог привлечь только мужчин.
Дан невозмутимо осмотрел стрелу. Из колчана лордского лучника.
Чистая. Хорошая стрела. Пригодится.
А вот личные вещи Госпожи были утеряны, видимо в будущее, вместе с лошадкой.
— Мои тряпочки… — В период кровавых дней девушка осталась без возможности сменить прокладку. Амелис остановил её попытки порвать на тряпочки юбку, располосовав свою рубашку, которая успела как раз высохнуть.
Сюртук надел на голое тело, поморщился. Рядом с безукоризненно застегнутым Даном, с рюшами на рукавах, обрамляющих его тонкие запястья, Амелис смотрелся диковато. Айен прижалась к его голой груди.
— Надо ехать через город, там и купим новую одежду. Добраться бы до Космеи!
До ближайшего города было два дня пути.
Птица блестела на солнце. Взмах крыльев поднял пыль.
Айен прикоснулась лбом к её голове.
«Я лечу спасать ссссвоего человека. Благодарность вам, дети. За жилу, за железо, за душу».
Она взмыла в небо и быстро исчезла, набрав скорость.
Трое смотрели друг на друга.
За жилу. За железо. За душу.
Дан, ремонтируя Птицу, вживил ей часть своей мышцы руки.
Как он это сделал и как выносил боль, одному небу известно.
Пока он вшивал свою плоть Птице, шептал успокоительные слова на всех языках, что знал. Шептал не себе, ей. И гладил приборную панель управления, словно утешал человека.
Теперь в теле Железной Птицы бешено носились импульсы тока, подаренные телом человека.
Амелис сломал ножны своего меча, чтобы починить хвост птицы. Эти ножны ковала ему мать из железа, упавшего с неба в день рождения Амелиса.
Теперь частью тела птицы стала семейная реликвия искусной кузнечихи.
Айен, пробуждая сознание Птицы, поделилась с ней частью своей души. Теперь на её лице красовалась свежая тёмно-зелёная родинка над губой.
Дан смотрел холодно, безучастно и словно бы внутрь себя. Амелис глядел на Айен с укором, переживал за отданную часть души.
— Мне снова снятся странные сны. Там стал появлятся человек, которого раньше не было, я не могу его узнать, — решилась леди.
Глава 6. В которой все окровавлены и Айен использует магию холода
— Дан, ты же лекарь! Про твои успехи в этом искусстве знают все деревенские. Есть же какое-нибудь средство, чтобы она не видела снов? Невозможно терпеть, чтоб некто во снах Госпожи устраивал бесчинства, — сердился Амелис, прихватывая лекаря за ворот, — да как это вообще! Я негодую.
Айен сделалась растрёпанной вместо Дана. Тот тихо вздыхая, мягко убирал руки блондина от своей шеи, следил за ним взглядом и снова убирал его руки, поправляя изысканные аз-тарханские кружева.
Леди ерошила свои волосы, сомневаясь пуще прежнего.
Да, человек, который пугает, лакей в чёрном цилиндре, капитан корабля с призраками — это страшно, но не только неприятности случаются с нею во снах. Есть друзья, есть парень, который… который лучший друг, будто обнимающий душу при каждой встрече. И есть так похожий на него, Амелиса, Стражник.
Больно укусив себя за нижнюю губу и сжав кулаки, Ай выкрикнула:
— Я там летаю между прочим, и тот парень помогает мне, он, другой, очень похожий на тебя!
Амелис остановился, лицо его пошло красными пятнами, он опустил лекаря на землю и возмутился:
— Но это не я! Ты хочешь во снах встречаться с ним?
Ветер разнёс их слова в разные стороны. Растерянный Дан застыл, перестав поправлять кружева. Его больше не трясли, как тряпичную куклу, и то хорошо. Происходящее можно было отнести к «сценам ревности», так что лекарь вспомнил, где лежат успокоительные травы, и ради отвлечения, принялся представлять, сколько каждой осталось в граммах, попутно вычисляя, на сколько кружек хватит сборного отвара, и сколько свежих трав желательно бы добыть в ближайшие дни.