За спиной послышались чьи-то шаги, Лэнгдон обернулся, и его удивленному взору предстало не менее удивленное лицо той самой женщины, которой он вручил пять крон и чей муж вот уже две недели пребывал лишь в области воспоминаний. Вдова пристально посмотрела на Лэнгдона, словно пытаясь понять, что тому здесь понадобилось — Сент-Ива, в сущности, занимал тот же вопрос на ее счет, — затем опустила глаза и молча проследовала в магазин. Визит именно этой женщины в обитель дамских шляпок не только представлял собой загадку, но и грозил определенными осложнениями.
Однако размышлять над возникшей проблемой Лэнгдону довелось совсем недолго, ибо из-за магазина донесся пронзительный свисток, и он не мешкая бросился за угол здания. Там, всего в паре шагов от черного хода, стоял Хасбро, державший за воротник Слокама, причем последний воспринимал свое положение вполне безропотно. Почтенный торговец женскими аксессуарами являл собой личность весьма невыразительной наружности, среднего роста и сложения, каких обычно не замечают даже в упор — качество, несомненно, крайне полезное, если вашими приметами вдруг заинтересуется полиция. К тому же он носил очки, придававшие ему вид этакой мудрствующей совы, а их расположение на кончике носа еще и добавляло ему толику высокомерия. Но стоило шляпнику снять их — он проделал это на глазах Сент-Ива — и облик его вновь менялся. Страха в глазах Слокама Лэнгдон не заметил — скорее, там читалось нечто вроде смирения.
— Эта афера с альбомами обернулась прескверно, — начал было шляпник, даже не думая отпираться, как вдруг дверь черного входа распахнулась, и из нее вылетела та самая вдова, на этот раз вооруженная вересковой метелкой. Первый удар обрушился на Сент-Ива, затем женщина повернулась к Хасбро, но тот ловко увернулся, так что перепало по голове Слокаму. Фурия вновь ринулась на Лэнгдона, но тот отступил к дороге и ухитрился вырвать у нее метелку. Перекинув орудие возмездия через ограду за спиной, он замер, искренне надеясь, что женщина образумится. Спас его Слокам. Когда началась заварушка, Хасбро отпустил торговца, и теперь тот, надежно обняв рыдающую вдову за плечи, повел ее обратно в магазин и легонько втолкнул внутрь. Захлопнув за ней дверь, Слокам печально покачал головой, из чего Сент-Ив заключил, что шляпник подобной вспышки гнева не ожидал, а вся разыгравшаяся сцена потрясла его до глубины души. Сам Лэнгдон вдову не только всецело понимал и оправдывал, но даже испытывал по отношению к ней смешанное чувство восхищения и страха.
— Она пришла за маленькой Клер, сэр, — пояснил Слокам. — А потом они отправятся за юным Джеймсом, он учится в дневной школе Маркэма. Паренек он смышленый, и Дженни вбила себе в голову, что ему по силам добиться в этой жизни большего, чем его несчастному отцу. По крайней мере, Джимми точно не придется зарабатывать на пропитание на улице… Вы позволите мне запереть за ней парадную дверь? Много времени это не отнимет.
— Я мог бы присмотреть за магазином, пока вы, джентльмены, будете обсуждать свои дела, — вызвался Хасбро. — Видите ли, мистер Слокам, в юности я поработал в этой сфере, в магазине дамских шляп Бенсона на Юстон-Сквер.
— Старина Бенсон! — Лицо Слокама разом просветлело при воспоминаниях. — Его я любил, хотя чудаком он был, каких свет не видывал! Увы, он умер несколько месяцев назад. Что ж… Благодарю вас, сэр, я искренне признателен вам за участие. Магазин в рабочее время лучше не закрывать. Нет ничего хуже покупателя, ушедшего восвояси ни с чем.
Хасбро кивнул и скрылся за дверью. Сент-Ив прислушался, не последует ли шум перепалки, поскольку его друзей женщина, понятное дело, воспринимала как личных врагов. Внутри, однако, было тихо. Если кто и способен разрядить обстановку, то только Хасбро. «Дженни, Клер и Джимми», — мелькнули в голове у Лэнгдона три имени вместе с лицами. Несколько минут назад, перед фасадом магазина, вид женщины со всей ясностью оживил его воспоминания о событиях того вечера, и вот теперь имена довершили дело. Он даже пожалел, что Слокам назвал детей, в противном случае они так и остались бы неясными образами. Но потом Лэнгдон подумал об Эдди и опасных последствиях собственной бестолковости — и вот здесь-то никакой неясности не было и в помине.