Протасов вяло отсалютовал залу сжатым кулаком и под неуверенные аплодисменты зашаркал прочь со сцены. Я выдохнул с облегчением. Шеф разработки явно пытался сказать что-то хорошее, по его представлениям, но это дело оказалось для него слишком уж непривычным. Спасибо хоть прямым текстом не объявил, что все мы тут жируем на его драгоценном продукте.
Оля догнала Протасова, отобрала у него микрофон и почти бодрым голосом объявила о выходе музыкантов. Я перевел дух. Поискал глазами Вадима, но он куда-то исчез. Зато увидел в углу Акамэ. Черт, ее-то кто сюда пустил⁈ Тут алкоголь, пьяные, мало ли что… Ее мамаша закатит скандал, будто нам своего дурдома не хватает…
Акамэ в неизменных кошачьих ушках сидела с ногами на пустом столе. Рядом с ней, спина к спине — тот лохматый паренек, которого Протасов соизволил взять к себе в отдел. Они с Акамэ держались за руки, ногти у обоих покрыты черным лаком… вот этого только недоставало! Как это называется у молодежи, краш? Оба равнодушно смотрели в пространство. Всем своим видом источая презрение к душному и пошлому миру взрослых. Что же, сегодня их можно понять.
На сцену поднялись музыканты. Их встретили аплодисментами с некоторым, как я понял, облегчением. От них хотя бы не ждали никакой подлянки. В другое время был бы рад послушать, но сейчас…
Зазвучало вступление. Солист взял микрофон, дружелюбно улыбнулся публике — надеюсь, музыканты хотя бы не заметили наших пертурбаций, еще перед ними не хватало позориться — и запел:
В зале приглушили свет. Спотыкаясь, я разыскал мужской туалет. Умылся холодной водой. Пару минут тупо пялился на свое отражение. Потом собрался с духом и отправился искать Вадима. Сотрудники разошлись по углам, шушукались. Обсасывают, небось, позор руководства. С наслаждением. Плевать. В центре зала пьяно топталось несколько парочек. Официанты подали свежие закуски, и публика бодро устремилась к столам. Бармены едва успевали разливать напитки по выставленным в ряды бокалам.
Солист выводил припев:
Я уже понадеялся, что Вадим свалил домой, когда разыскал компанию мужиков в одной из боковых комнат. Они нестройно кричали «Давай! Давай! Давай!» Подойдя ближе, я понял, что толпятся они вокруг стола для армрестлинга. Откуда он тут? Разве это было в программе? Они же бухие! Но народ уже завёлся, плотно окружив стол, и протолкаться через толпу было не в человеческих силах.
За столом сидели, сцепившись руками, Вадим и Протасов. Они смотрели друг другу в глаза и пыхтели, шеи налились красным, под рубашками бугрились мышцы. Вот уж не думал, что наш тошнотик-разраб горазд поднимать что-то тяжелее клавиатуры, а поди ж ты! Вон как упёрся, даром, что Вадька покрупнее его, и моложе, и в зале бывает регулярно… Вадим бросил на меня короткий взгляд, скривил губы и резким движением повёл руку Протасова вниз. Кулак разработчика уже был в паре сантиметров от стола, когда Протасов захрипел, наклонился вперёд и вырвал руку на себя. Резко крутнулся, навалился всем весом… Вадим вдруг коротко взвыл, заглушая тихий хруст. Его рука вывернулась под неестественным углом. Протасов быстро разжал пальцы и отдёрнул ладонь, но было поздно… Вадим тупо уставился на искорёженное плечо, потом закрыл глаза и тяжело рухнул лицом в стол.
Все шарахнулись — кто к столу, кто от стола. Я быстро набрал 112, вызвал скорую. Выбрал троих ребят, которые выглядели наиболее трезвыми, и мы понесли Вадима к выходу. Я придерживал его за лопатку справа, уложив покалеченную руку на грудь.
Скорая приехала быстро. Доктор выслушал меня, равнодушно, но осторожно прощупал руку Вадима и кивнул, поморщившись:
— Ну ясно, перелом. Скорее всего, со смещением. Возможно, разрыв сухожилий. Танюша, давай обезбол. Забираем.