У него подкосились ноги. Яд начал действовать.
— Да, игра. Я подумал, будет невежливо, — по отношению к тем, кто получил то, о чём просишь ты, — отдать всё и сразу. Ты пройдёшь испытание.
— Смерть? Это такое испытание? — Процедил Айзек.
— Ну почему же: я дам тебе выбор. Либо догнивай в этом теле, либо — гори.
— Бессмыслица…
— Так что?
— Мне всё равно.
— Общие интересы. Ценность жизни. Неоправданное ожидание. Это деловое предложение, я ищу ученика. И мне нужен тот, кто сможет отойти от стереотипов о морали и нравственности. Мне нужен тот, кто сможет сгореть и восстать.
Его разум уже был затуманен болью. И с языка сорвалось одно короткое:
— Да…
— Пламя очистит не только твоё тело, но и твой дух! — Сказал Кукольник и направил поток огня. — В следующий раз я сам найду тебя, если, конечно, ты пройдёшь испытание…
Запах жареного мясо разошёлся по зданию администрации. Чёрная оболочка, не дававшая костям отделиться от плоти, уже вытекала, вместе со всеми нечистотами и остатками равнодушия.
Кукольник сделал жест, означавший что-то, вроде: «Надеюсь, я не прогадал». Впрочем, его существо было таково, что, даже в случае провала, он бы не сожалел ни секунды.
Выдумка жёлтого журналиста о жесткости высших рас оправдалась. Но теперь некому было подтвердить теорию эмпирическим исследованием, — потому что об этом событии никогда — и никто не узнает, кроме одного человека…
— О, мистер Бирс! Вас-то я и ждал…
Всё случилось слишком быстро. Жизнь и смерть слились воедино. В какой-то момент Айзеку показалось, что он — особенный, что он не может умереть, но это был самообман: он умер, чтоб родиться вновь.
Свет нижней бездны отразился на радужке насыщенно-синего глаза — и застыл, даруя ощущение скорби и ещё — безмерное умиление…
Зловещее отражение или галлюцинация? Когда Айзек вновь увидел мир, он изменился до неузнаваемости. И долгие годы оставался таким.
Теперь родился ещё один бессмысленный день. Очередной праздник боли.
Он наконец-то решил посмотреть на сосуд с умирающей плотью. В маленьком тельце сияла душа, по крайней мере, так казалось профессору. Он долго изучал несчастного карлика, даже приспособился к его «специфическому образу жизни».
Так, он смог узнать о прошлом своего подопечного, впрочем, малую часть. Когда-то он был, как бы теперь сказал современный любитель сказаний и мифов, Повелителем ночи. Бессменный владыка порой забавлялся с уродцами, подвергая их немыслимым пыткам.
Но, с его слов, он был совершенно обычным офисным клерком, иногда позволявшим себе большее, чем предполагает человеческое естество, он испытывал разум, хотел стать сверхчеловеком. Ну что ж, это желание и стало началом трагедии.
Светило взошло. Айзек напевал стишок, сочинённый на досуге:
Я потерял себя в пределах дня,
всего одно стремление окрепло:
взойти, стать достоянием огня,
чтоб, догорев, остаться в море пепла.
«Я не знал родителей. Точно, чьи-то фигуры мерцают во тьме. На что я потратил свою бесполезную жизнь? Не на увеселения, точно. Я всегда что-то искал, писал стихи и рассказы, занимался наукой, но из тяги к знанию, а чтобы отказаться от мира… развеять скуку, — так я повторял ещё много раз, перед тем, как столкнулся с действительно интересным занятием.
Историческая теория. Правоведение. Социология. Тем эти направления мысли лучше лингвистики, что в них проявляется сам человек, а не продукт его деятельности (насчёт права, конечно, можно долго дискутировать). Впрочем, увлечение не было постоянным.
Да, я постоянно нуждался в открытии. Эксперимент стал смыслом моей жизни. Бесконечная череда потрясений, саморазвитие и саморазрушение, как неотъемлемая часть сновидения. Можно ведь обозвать жизнь сновидением?
Ещё одно — психоанализ… вот занятное дельце: изучать коллективное бессознательное, ид-посылы в сторону лицемерного эго. Но кто бы не называл господина Фрейда своим божеством, для меня навсегда останется добрым дедушкой Фройдом.
Примечательно, что некоторые психопаты и, в частности, социопаты находят себя, своё призвание в практической психологии, в исцелении и спасении других они воскресают, восстают из пепла и думают, что эта глупая рефлексия может заменить настоящий покой.
Scilicet: Покой — это тишина. И, если «ад — это другие», то нечему удивляться. Нужно запереться, укрыться от мира и умереть в пределах четырёх стен. Никаких иллюзий — никаких сожалений, но, самое главное — нет компромиссов, следовательно, без нужды ложь и обман.