Искренность, будто рождение трагедии! Величайшее счастье, к которому стремились философы Аттики, но, слегка отстранившись от влияния бессмертных Афин, я бы мог предположить, что какой-нибудь эпикуреец бы мне возразил, он бы стал отрицать даже необходимость самой честности — потому что счастье — есть отказ от любых тревог и страданий.
И разве может быть счастлив искренний человек, если счастье вместе с неопределённостью и непостоянным удовлетворением ему также приносит определённый вид страдания? Что же за радость должна наступить, чтобы перед ней добровольно оказаться в центре разрушительно бури и изо всех сил пытаться уцелеть, остаться в живых?
Но это рассуждение — лишь повод раз за разом провожать бурю — восторженным взглядом, с примесью ещё не едкой иронии, не острой сатиры, а просто — неуловимой печали. Будто бы ты должен быть наездником бури, ты должен стать ночью и звёздами.
Так, отказавшись от многих прав и обязанностей, которые несёт сама суть человека, вполне реально познать боль и, хотя бы, научиться быть самим собой, — неужто не повод к восторгу? В этом положении я никогда не соглашусь с Эпикуром или Гермархом, а я и не должен.
Философия в конечном счёте не даёт ничего. Лишь разочарование. Как и наука и искусство. В целом, любые виды культуры. Однако, «отгородиться» проще всего. А дальше — последняя бездна, без чувств и надежд. О, без новизны
Но кто бы разглядел во мне живую душу, сложного человека с богатым внутренним миром (но это не имеет значения). Офисный клерк — мой почётный титул, моя маска, возможность отказаться от общества.
И если мир, в котором я оказался — иллюзия, фантасмагория, что ж, я не сумел отличить её от действительности. И это, по-прежнему, саморазрушение. Я убиваю себя, и у меня довольно неплохо выходит.
Да, но, всё же, избрав такой путь, я неизбежно…»
Мистер Бирс вновь подошёл к сосуду. Настало время кормёжки.
— Айзек, проснитесь!
Раскрылись глаза. За считанные секунды сработал сложный механизм, и трубка присоединилась ко рту.
— Джастин, пожалуйста, займитесь динамикой: каждый раз задевает верхнюю губу. Очень больно.
— Извините. — Виновато прошептал Бирс. — Обещаю, на днях я всё исправлю.
— Будьте любезны.
Поступила странная изжелта-красная масса, похожая на переваренные отходы. Айзек с удовольствием заглотил первую порцию.
Трапеза длилась всего пару минут, но уродец успел насытиться и, возможно, даже насладиться дневным ритуалом.
— Та история… я хотел бы узнать продолжение. Если вы не против.
— Конечно-конечно. Но как же ваше исследование?
— Старый Кукольник отказывается предоставить мне весь необходимый материал, представляете! Хотя у него уже накопились излишки.
— Если вы позволите, это «ordo naturalis», действительно… но вы привыкнете.
— А я знаю другое: «Ordo ab chao».
Уродец неспешно закивал головой.
— И то верно.
— От общения с вами, Айзек, я скоро сам по-латыни заговорю!
— Хорошо! Это самый «эстетичный язык» в мире, если так можно выразиться.
— Да, но, всё же, мёртвый язык.
— Он потому и прекрасен! — Сказал Айзек, едва не запев. — Только вот, Кукольник… с ним нужно быть аккуратнее. Вы знаете.
— Нет, не совсем. Что вы имеете в виду?
— Да, понимаете. — Задумался он. — Кукольник — человек настроения.
— Человек…
— Я думал, вы давно знакомы, поэтому и не спрашивал раньше.
— Подождите, я скоро вернусь…
Профессор заглянул в кабинет. Пришли за заказом.
Высокий мужчина поклонился и, доставая оборванную записку, передал Бирсу четыре пачки крупных купюр, тот, заглянув в записную книжку, достал из-под прилавка связку ключей.
Две металлические шкатулки предназначались молчаливому гостю. Когда операция была окончена, Бирс мог вернуться к предмету исследования, носившему, правда, благородный титул «друг».
Ещё пришлось испытать чувство вины.
— Чёрт!
— Джастин, прошу, не ругайтесь.
— Извините, Айзек.
— Что случилось? Вы явно расстроены.
— Заказчик…
Бирс тяжело вздохнул.
— Я забыл стереть пятна крови со дна одной из шкатулок.
— Всего-то. — Сказал Айзек, пытаясь прибавить к ободряющему тону ещё частицу искренности (потому что восторг и, тем более, искренний восторг для него был, пожалуй, чем-то из категории недостижимого и запредельного).