Я считаю себя красивой, потому что сохранила уникальность. И меня не волнуют перемены во внешности. Любая стрижка, любой макияж, любая одежда. Я навсегда останусь красивой. Красота величина постоянная.
У меня есть татуировка на спине, ей всего пару месяцев. Она красива, я сама создавала эскиз, который мне перенесла на кожу обворожительная девушка из церковного хора: красота приемственна, как и власть. Моя астрометрия на спине - отражает меня. В ней нет чёрного цвета. Все равно будет ли у меня работа моделью. Я - красива, и этого у меня не отнять. Мне не нужно себя ограничивать в надежде, что с моим невысоким ростом поеду работать по контракту заграницу.
Я поеду работать в Пермь, чтобы создавать красоту. Она передаётся через руки, через цвета в макияже, через форму, через слово. Через райское древо. И если красота преемственна, то я могу ей одаривать людей. Мои руки проведут кого-то в глубокую красоту. Она начинается не с макияжа, им красота заканчивается. Через слова я могу дарить красоту в человеческую душу. И тогда капсула красоты перестанет быть проблемой, потому что люди не будут жаждать чужого. Все будут в достатке собственной красоты, в уважении к себе и другому человеку. На уважении держится ухоженность. И, когда уважение затопит всё пространство своим газовым облаком, то оно растопит капсулы. Из-за плотности воздуха этого не будет видно, поэтому никто не станет подходить слишком близко к чужой красоте. Люди заживут в гармонии своей красоты с ухоженностью и другими людьми. Понятие типаж потеряет смысл. Неведение относительно собственной необычности и обладания особыми свойствами спасёт мир.
В материальном мире нас в резиденции шестеро. Ужин. Время тут серая бесвкусная жвачка. Саша - ментоловые вкрапления, синие искорки. Григорий сегодня грустит, через несколько дней мы разъедимся, и ему придется вернутся в свой быт, писать помешивая одной рукой жаренную картошку. У Рины после нашей поездки - другая резиденция в Москве, у драматургов действия. Меня пугают сверхактивные люди, но она толковая и если берётся за дело, то заканчивает его. Александр живёт в домике. Мы пару раз пили чай, он давал мне рекомендации по детскому рассказу, показывал настоящий шаманский нож. Врач по образованию, ушел в эзотерику. Добрый. Мы все не от мира сего. У Карельского писателя свой хутор. роман и сборник рассказов. Он сидит за забором своей мудрости и признанности. Выходил пару раз выпить с Александром в домике, я один раз пришла, но пить не моё. Ездил с карельсой диапорой из музея в баню, смотреть на вековые вязы. Мы об этом узванали постфактум. На творческие встречи он приносил свои книги: какие дарил, какие покупали. А я до сих пор без своего сборника. И без академа.
Время сминается, скручивает жвачку в шарик, чтобы выбросить в мусорку-Москву. Через черный тунель полечу из Черного Отрога. Собирая все по дороге. Вчера легла на эту кровать, а завтра уже чемодан собирать. И везде ворсинки от пухового платка убираю с вязаного платья Саши.
Литературная резиденция. VI. На переднем сиденье
Сострадание к женщине не знает границ. Из сиденья передо мной торчат синие нитки. На откидном столике - водянистое кофе с молоком, сладкое овсяное печенье с корицей. Сплошная полоса турбулентности. Дрожит стакан с кофе. Пассажиры встают-садятся. Дрожит откидной столик. Шебуршится самолёт. Российские авиалинии. Как в пазике, только по небу. Рейс задержали на три часа. Есть хочу: от сладкого тошно, а другого нет. Никогда не летала на таких самолетах. День расшатанный, разболтанный. Шея устала от головы. Веки распухли. Я вхожу в Москву, как в прохладный бассейн. Резиденция кончилась.
Обычно полеты вызывают лёгкий трепет. Радостное чувство в недрах диафрагмы. Кому-то не нравится еда на борту, а я обожаю сэндвичи от Аэрофлота. Аппетит всегда зверский. Люблю изоляцию с ковидных времен. Особенно без связи. Хрустящие журналы Aэрофлот Style. Одного хватает, чтобы долететь от Москвы до Перми. Скоро.