Потрясающие превратности судьбы, подумала она. Согласившись помочь с преподаванием в Академии (по стране была жуткая нехватка кадров, что никого не удивляло – люди уходили в наёмничество, археологию, политику, но никак не в учителя) по старой дружбе, она понятия не имела, что будет курировать класс своего младшего брата, да ещё и вместе с небезызвестным Альфрадом Ноксом. Хотя, если подумать, называть превратностями судьбы ректора Академии слишком много чести. А что это он всё так очаровательно устроил, Цефея не сомневалась, иначе как трактовать его многообещающие «ох, Цефи, ты только приедь, ты не пожалеешь, я сделаю так, что будет очень весело!»
Больше сокращения «Цефи» она не любила только «Фея», а ведь находились и такие умники. Что ж не ведьма сразу, думала она раздражённо и просила называть себя по фамилии.
– Ты такой красивой стала, – Шон сделал шаг назад и взял её за плечи, чтобы получше рассмотреть. Цефея не могла не улыбнуться.
– А сам? – парировала она весело. – Давно в зеркало смотрелся?
Общий растрёпанный вид Шона подсказал, что не сегодня. Может быть, даже не вчера. Цефея снова уткнулась носом куда-то в его руку и довольно заворчала.
– На выходных выведу тебя в город, – сказала она приглушённо. – Столько всего хочу у тебя спросить и столькое рассказать.
– Семья знает? – вдруг спросил Шон совсем тихо.
Цефея почувствовала холодок, пробежавший по её спине.
– Нет, – она покачала головой и отстранилась. Подняла голову, чтобы следить за его выражением лица. – Нет, никто не знает, кроме преподавательского состава Академии. Того, что был, когда я здесь училась, в смысле. И даже они узнают только сегодня на планёрке, – выражение лица Шона не менялось от слова совсем, такое же непроницаемое и сосредоточенное, поэтому Цефея оставила попытки вычисления того, что он думает по этому поводу. – И если честно, я бы не хотела, чтобы они знали.
– Даже мама? – уточнил Шон.
– Тем более она, – отрезала Цефея, начиная злиться. Младший брат, заметив это, ласково погладил её по запястью.
– Можешь меня не просить об этом, я и так не скажу, – заверил он. – Мне было десять, мне ничего не объясняли, но от хорошей жизни в другую страну не сбегают.
– С чего ты решил, что я сбежала? – Цефея подозрительно сощурилась.
– С того, что в ином случае пытаются поддерживать отношения с семьёй? – спросил Шон негромко, без осуждения, и это было буквально самым главным для Цефеи. Единственный, по кому она действительно скучала, из-за кого она действительно переживала, перед кем действительно чувствовала вину – Шон действительно был единственным, кого она всё ещё хотела называть своей семьёй. Ни одного из своих других младших братьев, ни мать, ни отца – только его. – Да и, – добавил Шон с каким-то грустным весельем, – фамилию тоже не от хорошей жизни меняют. Я так думаю.
Цефее захотелось сжать его в объятиях так сильно, чтобы раздавить, но вместо этого она пару раз нервно сжала и разжала кулаки.
– Заберу тебя на выходных, – повторила она. – Поговорим. Всё нормально, только не будем посреди коридоров обниматься, идёт?
– Себе это говори, – Шон, пользуясь преимуществом в росте, чмокнул её в макушку. – Пошёл я, дела у меня ещё.
– Деловой какой, – фыркнула Цефея весело, потрепав его по плечу.
Она ещё какое-то время стояла на лестничном пролёте и смотрела, как Шон медленно удаляется из виду – высокий, красивый как чёрт и очень грустный. Она не сомневалась в том, что как только она сбежала из дома, все палки сразу же посыпались на Шона, но спасти его ценой своей свободы и психического здоровья она не смогла. И не захотела.
Если он смог вырасти хорошим мальчиком и не держит на неё зла – что ж, это здорово. Если нет – Цефея поймёт, конечно.
Она бросила взгляд на часы и поняла, что уже пять минут как должна быть на планёрке.
Глава 4
– Я не могу поверить, что в первый же свой день, Байё, – Оттилия Норманд, которая была проректором Академии, кажется, ещё тогда, когда дедушка Цефеи ходил пешком под собственную кровать, ни дня не могла прожить, не отчитав кого-то. – В первый же свой день ты опоздала!
– Я Тёрнер, – сказала Цефея ровным голосом, смотря прямо в карие глаза женщины, красивые, с чуть-чуть опущенными тяжёлыми веками, что делало её взгляд иногда просто невозможным. Наверное, подумала Цефея грустно, если бы ей часто говорили, что у неё очень красивые глаза, она бы так не цеплялась к каждому встречному-поперечному. А может быть, дело вообще не в этом, да и какая ей, Цефее, разница, в чём именно дело? – Я Тёрнер, и я почему-то не вижу господина ректора.