– Все, – по-деловому кивнул Мурасаки, разжимая пальцы. – Должно стать легче.
– Спасибо, – пробормотал Чоки.
– Лучше бы ты меня ударил, – так же тихо ответил Мурасаки.
Он вернулся к своему ужину, вернее, к жидкой его части. Выпил в два глотка молочный коктейль, чтобы оттянуть время, а потом посмотрел на Раста. Сомнений не было никаких: может быть, идея разорвать их отношения принадлежала им обоим в равной мере. Но если кто-то что-то расскажет, то только Раст. Хотя бы потому, что он смотрел на мир глазами деструктора. Другими словами, его аргументы Мурасаки обычно понимал лучше, чем аргументы Чоки.
– Так что именно, – не скрывая издевки, спросил Мурасаки, – заставило вас пойти на такой решительный шаг в наших отношениях?
Он смотрел на Раста чуть прищурившись, все еще опасаясь, что если откроет глаза, то выплеснет наружу слишком много чувств. И не горя, нет, не сожалению по поводу их разрыва, а злости, чистой злости самой высокой пробы. И тогда не получится никакого разговора, конечно. А что получится – лучше не думать, потому что он еще никогда так не делал.
– Вокруг тебя, Мурасаки, все время что-то происходит. Что-то нехорошее. Чем ближе – тем хуже. В Сигму ты влюбился – она исчезла без следа. С нами подружился – началась эпидемия, мы с Чоки чуть не умерли. Ты опасен, м-м-м… – Раст подавился словом «малыш», покачал головой, но продолжил говорить, – ты как огонь в кармане – прикольно смотреть со стороны, но лучше бы это был чей-нибудь другой карман.
Мурасаки хмыкнул.
– Так ты испугался, Раст? Чего? Ты такой же деструктор, как я.
– Я, по крайней мере, не уничтожаю своих близких!
– Если это был удар, то мимо.
– Не мимо. Ты просто закрываешь на это глаза. Не хочешь думать. А мы чуть не умерли.
– Я тоже, – кивнул Мурасаки. – Я тоже болел. Правда, не могу сказать, насколько я далеко был от смерти. В коме тяжело осознавать такие вещи.
– Кома, – фыркнул Чоки. – Счастливчик! Нас даже в кому не ввели.
– Не надо, Чок, – похлопал его по плечу Раст, – кома иногда бывает естественной.
– У Высших? Нет. Не поверю.
– Не верь, – легко согласился Мурасаки. – Мне теперь какая разница? Но и я вам не верю, что вы просто испугались.
– Ты говорил, тебе заблокировали воспоминания, – сказал Раст. – Какие?
– Ночь перед эпидемией, – ответил Мурасаки. – Я помню утро в спортзале. А что было перед этим… нет, не помню.
Сейчас-то он помнил, но он хотел понимать, что так напугало их в том вечере. Или в разговоре с кураторами. Потому что едва ли их напугала болезнь. Конечно, можно провести и такую параллель, как они: сблизился с Мурасаки и на тебя обрушится неминуемая кара, но для этого нужно или обладать куда более богатым воображением, чем Чоки и Раст, или знать о биографии Мурасаки куда больше, чем они знали. Может быть, даже больше, чем знал сам Мурасаки.
– Ты позвал нас в парк, в тот свой карман реальности, – начал Раст.
Мурасаки моргнул.
– Что? В какой карман?
– В парке, – пояснил Раст. – Это место, которое ты назвал сломанными солнечными часами. Их ты помнишь?
Мурасаки кивнул.
– Они же в другой реальности, – сказал Раст. – Как бы в кармане между нашей. И раз ты знал, как туда попасть, то это был твой карман.
– Не говорите ерунды! – вспылил Мурасаки. – Эта поляна всегда была в парке всегда! С первого курса. Я просто гулял по парку и нашел ее. Я говорил вам сто раз.
– А потом ты просто позвал нас туда, чтобы исправить одну неправильность, да?
Мурасаки удержался от желания кивнуть. Он же не помнил, не должен этого помнить!
– Ну, мне всегда было любопытно, что это такое, почему оно сломано и почему его никто не чинит. И мне хотелось узнать. Мы еще с Сигмой эту странность обсуждали.
– Так вот, – сказал Чоки. – Мы починили эти твои солнечные часы. Я, Раст и ты. А потом началась эпидемия.
– По-вашему, это связано? – спросил Мурасаки.
– А по-твоему – нет? – подал голос Раст. – Мы попадаем в твой карман реальности, что-то там такое делаем с этим… неизвестно чем… потом нас ночью вызывают к кураторам, а наутро начинается эпидемия. По-моему, это прямая связь. Может быть, мы вызвали эпидемию. Выпустили в мир что-то, что не следовало выпускать. Что было там заперто.
– После – не значит вследствие, – парировал Мурасаки.
– Я не могу отбросить эту возможность, – покачал головой Раст. – И когда мы были там, в парке, на этой… поляне, ты слишком хорошо знал, что делать. Ты как будто вел нас за собой.
– Я не знаю и никогда не знал.
– Мы тебе не верим, представь себе! – сказал Чоки. – Все ты знал!
– Понятно, – вздохнул Мурасаки, – теперь понятно, почему вы думаете, что я вас использовал.
Он придвинул к себе тарелку с кашей и начал методично ее перемешивать. Он уже почти был готов к тому, чтобы начать ее есть, когда Раст опять заговорил.
– Я могу поверить в совпадения, но встреча с кураторами – это точно не совпадение. Потому что их интересовала эта поляна, что ты делал и как ты нас на нее привел. И им нужны были не наши слова.
Мурасаки пожал плечами.
– Понятно, что не слова. Словами они могли поговорить с вами и без личной встречи. Им нужно было извлечь ваши воспоминания напрямую из вашего сознания.
– Напрямую?! – Чоки почти закричал. – Ты вообще представляешь, что это такое, когда в твою голову влезает кто-нибудь типа Бернара?!
– Я вообще представляю, что это такое, когда в твою голову влезает кто-то типа Констанции, или Беаты, или даже декана, – ответил Мурасаки. – А что?
Они смотрели на него и, кажется, даже не дышали.
– Что? – спросил Мурасаки. – Вы дожили до четвертого курса и ни разу не сталкивались с ментальным общением?
Он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.
– Мальчики, честное слово, не разочаровывайте меня. Вы такие… – он поискал слово и не нашел. – Вы думаете, если перестанете дружить со мной…
– Мы уже перестали с тобой дружить, – мрачно сказал Чоки.
– Это вам ничем не поможет. Это нормальная часть нашей жизни – ментальное общение. Мы даже экзамены в конце года будем так сдавать.
– Ты это только что придумал? – уточнил Раст.
– Я встречался с девочками со старших курсов, – объяснил Мурасаки и принялся есть эту несчастную полуостывшую кашу.
На самом деле, тот еще вопрос: кто из них не в порядке – он, к которому в голову чуть ли половина кураторов ходят, как к себе в кабинет, или Чоки с Растом, которые дожили до четвертого курса и еле пережили ментальный контакт.
Каша, кстати, оказалась именно тем, что его организм считал скорой помощью. С каждой съеденной ложкой Мурасаки становилось легче. Чисто физически. Ярость и злость, которые для деструкторов были не эмоциями и не чувствами, а неотъемлемой характеристикой тела как давление или пульс у обычных людей, никуда не исчезли. Но Мурасаки их пригасил. Чоки и Раст были не теми, на кого их следует выплескивать. Не хватало устроить в столовой поединок Высших… и вылететь из Академии. Зато вместо ярости и злости пришла совершенно детская обида. В чем он, Мурасаки, виноват перед ними? Их неумение выдержать вторжение чужого разума – это их проблемы… Ведь он же справляется – и ничего. Мурасаки вспомнил, как вместо своего отражения увидел лицо Сигмы. Нет, кажется, он тоже не справляется. В таком случае, какая ему разница – скоро его все равно здесь не будет, если он окончательно сойдет с ума. И если это случится – его не будет нигде.