И вот, наконец, настал день, когда Мурасаки дошел до последней лекции в последнем фильме. Той самой, ради которой стоило проводить здесь долгие часы, прикрываясь изучением новостных хроник и архивов. Лекция называлась «Избавление от ментального контроля».
Мурасаки не ждал, что лекция будет простой. Но все оказалось не просто сложно, а за гранью возможного. Ни один из вариантов освобождения не выглядел осуществимым в его ситуации. Самый очевидный способ освободиться от контроля – убить контролера. Не-реа-ль-но. Нет, само предложение убить того, кто держит тебя на ментальном поводке, не вызывал вопросов. Можно подстроить покушение, отравление, землетрясение… Но убить куратора? Тем более, когда Беата намекнула, что это невозможно. Да и сама мысль об убийстве Констанции Мауриции была отвратительной, почти кощунственной. Ведь свой ментальный поводок он получил за дело – сам был виноват. А Кошмариция полезла его спасать, между прочим. Да, у нее отвратительный характер. Но она делала все, чтобы они учились. Мурасаки вздохнул. Нет, он определенно придурок! Даже больший, чем предполагала Сигма.
Второй вариант предполагал психохирургию. Но психохирургия Высшим запрещена – нет таких психохирургов, которые способны были бы провести столь ювелирную операцию. А если и были… где гарантия, что ни один из них не воспользуется соблазном заменить один ментальный поводок на другой? Иметь в собственном подчинении Высшего – мечта не отдельных людей, а корпораций. Ирония ситуации состояла в том, что обычный человек легко может пройти психохирургию, и этот вариант для него самый подходящий. Никаких этических проблем. Никаких разборок с контролером. Раз – и ты свободен. Ну, может быть, исчезнут какие-то мелкие привычки – поводок часто цепляют именно к ним, или любимые блюда перестанут нравиться. Но все это ничтожная цена за свободу. Если бы он был обычным человеком… Мурасаки грустно улыбнулся. Если бы он был обычным человеком, то никогда и ни за что не оказался бы здесь, в поисках способов освободиться от ментального поводка.
Третий вариант освобождения для Мурасаки выглядел еще менее реальным, чем два первых. Хотя лектор считал иначе – он предлагал всего-навсего довести контролера до состояния оргазма. Любым приемлемым способом, от наркотиков до простого секса. В этот момент полного наслаждения можно избавиться от ментального контроля – мозг не в состоянии удерживать поводок. Именно про эту технику и рассказывал лектор. Осторожно подбирая слова. Осторожно приводя примеры. Изображения на экране, к которым Мурасаки так привык за это время, выглядели настолько неприличными, полностью сохраняя абстрактный вид, что Мурасаки тошнило даже от мысли внимательно посмотреть на экран, не говоря уже о том, чтобы выполнить хоть что-то из того, о чем говорил лектор. А ведь он просто сидел и смотрел на экран. Мурасаки зажмурился, потом выключил видео. Все равно придется пересматривать сначала. Потом. Когда он, наконец, поймет, что готов к этой мысли. Секс с Констанцией. Нет, он даже думать про это не может. Хотя, вздохнул Мурасаки, придется смочь. Или навсегда остаться верным рабом Кошмариции.
Глава 34. Остановить мгновение
Солнце падало в океан и падало, и падало, и падало. Плавились волны под красными лучами, и каждая уносила с собой по капле расплавленного света. Густым желтком вытекал вечерний свет на небо, но оно не становилось темнее. Закат, который длится вечность, или всего лишь жизнь внутри одного мгновенья?
Констанция, сощурившись, смотрела на солнце. Кай протянул ей тонкий бокал на высокой ножке, заполненный почти до краев странной жидкостью, над поверхностью которой мелькали искры, как над шампанским прыгают пузырьки. Констанция, не глядя, взяла бокал и безошибочно протянула его туда, где Кай держал свой, чуть наклонила, дождавшись хрустального звона.
– Может быть, ради этого и стоило все затевать, – сказала Констанция, сделав первый глоток, – чтобы остановить любое мгновенье.
– Почему же ты выглядишь такой усталой? – спросил декан. – Почему ты не остановила мгновенье ночью, чтобы выспаться как следует?
– Почему ты не останавливаешь мгновения, чтобы выспаться как следует? – улыбнулась в ответ Констанция.
Она не отрывала взгляда от солнца и разбегающихся от него волн, и не видела, как едва заметно поморщился Кай, запивая новым глотком легкую тень недовольства.
– Неужели так сложно синхронизировать тела, Кай? Или мы будем продолжать делать вид, что ты один?
– Я один, – мягко возразил Кай, – Впрочем, тел у меня больше одного, в этом ты права.
– И что сейчас делают твои остальные… тела?
Кай покачал головой и осушил свой бокал до дна.
– Неужели тебе не все равно? Самое свежее тело сейчас с тобой. Я мог бы притащить сюда и остальные, но это было бы скучно.
– Почему? – удивилась Констанция.
– Мы сидели бы здесь и говорили хором одно и то же, в несколько голосов.
– Может быть, – усмехнулась Констанция, делая еще один глоток, – мне бы хотелось попробовать что-нибудь новое… в наших отношениях.
Кай коротко рассмеялся.
– Не было бы ничего нового, Конни. Не было бы никаких отношений. Представь, к тебе синхронно тянутся несколько рук, чтобы одинаково прикоснуться, или обнять. Тел много, но разум один. А это значит, все они делают то, что хочу я. А я, как ты понимаешь, тоже один.
Констанция вздохнула. Сколько она ни пыталась выяснить, сколько же тел у Кая, каждая попытка заканчивалась неудачей. Все кураторы хотели бы это знать, но реальные шансы выяснить были только у нее. И она ими пользовалась, и пользовалась, и пользовалась… и все они заканчивались провалом. Но времени у нее достаточно. Пока достаточно.
– Что ж, придется привлечь к своим фантазиям каких-нибудь посторонних мужчин, – ответила Констанция и протянула опустевший бокал Каю.
– Главное, чтобы это были не студенты, – серьезно сказал Кай, осторожно наполняя бокал Констанции. Золотистая струя напитка выглядела частью того солнца, что снова и снова тонуло в океане.
– Хватит, – остановила его Констанция и добавила будничным голосом. – Кураторы думают, что реконструкция печатей твоих рук дело.
– Вот как? – улыбнулся Кай, аккуратно убирая бутылку в ведерко со льдом, как будто прямо сейчас это было самым важным. Потом он отставил ведерко и посмотрел на Констанцию. – И единственный аргумент, насколько я понимаю, мое… многотельство?
Констанция улыбнулась.
– Аргументов много, Кай. Каждый из них, может быть, ничего не значит, но все вместе… они складываются в определенное впечатление.
– А ты что думаешь? – легко спросил Кай. – Я это сделал?
Констанция медленно покачала головой.
– Едва ли. Но я плохо тебя знаю, Кай.
– Вот как? – снова улыбнулся Кай. – Ты знаешь меня лучше, чем любой другой из нас.
– Но это не значит, что я тебя знаю хорошо, – резко ответила Констанция и повернулась к Каю. – Только ты один мог это сделать. Ни у кого из нас не было возможности привести одновременно Высших к печатям.
– Можно действовать вдвоем, знаешь ли, – рассмеялся Кай, снова делая крохотной глоток искрящейся жидкости.
Констанция вдруг поняла, что его этот разговор забавляет. Ни на мгновенье он не воспринял всерьез ее слова. И все его вопросы – не более, чем поддразнивание.
– Я не стал бы, Конни, – мягко сказал он. – У нас и так есть все, к чему мы стремились, чего хотели. Эту власть тяжело удержать в руках, но с каждым выпуском становится все легче. Еще немного поколений и мы сможем закрыть Академию. Или даже не закрыть, а сделать ее доступной для обычных людей, сбросить им часть знаний, которые с их точки зрения дают им силу и власть… И уйти заниматься тем, что нам действительно нравится. Наши Высшие будут поддерживать равновесие, присматривать за мировым балансом всего и ничего… латать дыры в ткани мироздания, а мы… у всех свои планы, я думаю.
– А тебе не кажется, Кай, что нам ничего не нравится? Что у нас нет планов?