Может, она бы не делала так, если бы ее не перевели в этот филиал. А может, этот перевод ни при чем. Может, она начала все разрушать еще раньше, может быть, то наводнение было ее рук делом? Теперь разве узнаешь?
– Эй, почему ты плачешь? – спросил Фа.
– От разочарования, – зло сказала Сигма, вытирая щеки. Она и не заметила, что плакала! – Слушай, ты же не маленький ребенок, Фа. И раз ты так завидуешь мне, можешь себя взять в руки и не плакать о своей унылой жизни, а попытаться разобраться, что здесь произошло или происходит?
– Плачешь здесь ты, – сказал Фа.
Он пересел к Сигме на скамейку и протянул ей пачку салфеток.
– Откуда у тебя салфетки? Ты всегда их с собой носишь?
– Ага, – легко согласился Фа. – У меня постоянно глаза слезятся от ветра. От холода. От солнца. От всего.
Сигма вздохнула.
– Я пытаюсь разобраться, – мягко сказал Фа. – Но я смотрю своими глазами. Ты ведь за этим меня позвала, да? За свежим взглядом?
Сигма кивнула.
– Когда это случилось? – спросил Фа. – Перед эпидемией, да?
Сигма кивнула.
– Я думаю, это связано, – сказал Фа. – Серьезно. Никогда ни разу никакой эпидемии не было. Я все думал, откуда она появилась. У нас разные столовые у разных курсов. Разная вода. Значит, это не еда. А единственное общее у всех – это воздух. Но мы здесь… отрезаны от всего мира.
– Хочешь сказать… Эпидемия началась отсюда? – Сигма посмотрела в сторону солнечных часов. – Да нет, не может быть. Или может? Мы что-то выпустили? Ты это думаешь?
– Я хочу сказать, что эти два события связаны, – сказал Фа, – но их связь может быть не такой линейной, как ты сейчас говоришь. Я думаю, если бы эта штука была опасной, ее бы не держали здесь.
– Или разбили бы обратно, – продолжила Сигма.
Фа покачал головой.
– А если ее нельзя обратно разбить? Это ведь… не кусок стекла. Ты сама понимаешь. Это что-то очень сложное. Я не знаю, что. Я даже придумать не могу, что. Тем более, если ты говоришь, что такое же… есть в другом филиале. А что, если это… – Фа пожал плечами. – Я не знаю, например, генератор нашей реальности. Или защитного поля над Академиями?
Сигма с уважением посмотрела на Фа. Мысли такого рода не приходили ей в голову. Честно говоря, ей вообще не приходило в голову серьезно подумать над вопросом, что это такое.
– Может быть, для того, чтобы вернуть, как было, нужны какие-нибудь особенные условия, – продолжал Фа. – Или какие-нибудь особенные люди… В любом случае, если бы это была ничего не значащая штука, вряд ли бы нам закрыли доступ Закрытый сад. Знаешь, он и так не был особенно популярным. Идти далеко, удовольствия мало…
– Мне сложно поверить, что кураторы не могли исправить то, что сделали три второкурсника.
– Почему? – горячо удивился Фа. – Ты думаешь, они всемогущие, что ли?
– Да уж побольше нашего могут!
Фа звонко рассмеялся.
– Ой, нет. Если бы они умели больше нашего, разве сидели бы они с нами? Они бы занимались тем, к чему готовят нас. Вот сама подумай. Ты после всего этого будешь сидеть безвылазно в какой-то дыре мира и следить, чтобы студенты не лазили через заборы, ходили на лекции и все такое?
Сигма пожала плечами.
– Откуда мне знать, чего я захочу через пару лет работы. Или пару сотен лет работы? А может, для них работа в Академии типа пенсии? Или компенсация родительского инстинкта.
– Родительский инстинкт у кураторов? – Фа снова рассмеялся. – Мне кажется, у них скорее инстинкт дрессировщика в клетке с хищниками. Надо показать, кто тут главный, у кого в руках кнут и еда. Вот они показывают. Но по факту мы сильнее. Особенно ближе к концу учебы.
Сигма вспомнила бледного Мурасаки, покрытого потом после разговора с Констанцией. Вспомнила декана. Но… в словах Фа была логика! Была, никуда не деться.
– Но они ведь умеют многое, чего мы не умеем.
– Во-первых, – сказал Фа, – пока еще не умеем. Может быть, к концу учебы мы всему этому научимся. А во-вторых, они умеют кое-что другое. Эти ментальные штуки и все такое. Но умеют ли они разрушать так, как умеем мы? Умеют ли они создавать, как конструкторы? Ты как думаешь?
– По моим ощущениям, декан точно умеет. У него есть сила, которая чувствуется, – Сигма вспомнила их встречи и кивнула своим мыслям. – Что-то такое… давящее.
– Да, – согласился Фа. – Но только у него. И посмотри, он же не находится все время в Академии. Вот он, может быть, и Высший. А кураторы – нет.
– А кто они в таком случае? Как думаешь?
– Если честно, – Фа осмотрелся, как будто боялся, что их кто-то услышит, и шепотом сказал, – я думаю, они музы.
– Да, – немного подумав, кивнула Сигма. – Это очень похоже на правду. Очень.
Способности муз лежали совсем в другой плоскости, чем способности Высших. Они не умели разрушать и создавать материальные вещи, но они могли действовать на общество, на социум, на целые цивилизации, выбирая в свои орудия не силы природы, а людей.
– Знаешь, я всегда думала… чему их учат шесть лет? Что там такого сложного? Но если ты прав… и если они становятся такими, как Констанция – то есть, чему учиться. Хотя Эвелина, наверное, была в отстающих, – улыбнулась Сигма.
– Ты ее недооцениваешь. Она страшная.
– Мне все это говорят. Это Констанция страшная. Эвелину я не боюсь.
– А ты вообще чего-нибудь боишься?
– Да, много чего.
– Чего, например?
Сигма потерла виски. Не увидеть больше Мурасаки, никогда не увидеть – вот чего она боялась. Но с Фа говорить об этом она не будет. Не его это дело. А еще чего она боится? Теперь, когда Эвелина сказала, что ее не могут исключить из Академии, потому что на нее есть заказчик, Сигма перестала бояться отчисления. А больше, поняла она, в ее жизни ничего и нет. Академия и Мурасаки. Или Мурасаки и Академия.
– Вообще, ты прав. Кажется, ничего, – Сигма рывком поднялась и снова подошла к диску.
– Наверное, в этом все и дело, – Фа тоже подошел и встал рядом с ней.
– А ты чего боишься? – спросила Сигма. – Исключения из Академии? Смерти?
– Что все это не по-настоящему, – тихо ответил Фа. – Что я схожу с ума. Может быть, я лежу в больнице и все это вижу в бреду. А потом однажды лекарства подействуют, я приду в себя и пойму, что мне все это привиделось. Вся наша Академия. Высшие. Я сам, деструктор, который может разрушать миры. Больше чем человек. Верховное божество какое-то. В моем мире… нет поклонения богам. Само понятие божества считается атавизмом слабого сознания. Никаких сверхъестественных способностей нет. Нельзя силой мысли вызывать дождь или нагревать металл простым прикосновением. Все секреты природы изучены, записаны в формулы, а если есть, что-то, что не описано формулами и не изучено, то на самом деле этого нет, это обман, шарлатанство и все такое. Когда я был подростком, меня сводила с ума мысль об этом. Что в мире не осталось ничего тайного. Что мир – это просто большой механизм, в котором не бывает сбоев, случайностей, совпадений. Я не мог в это поверить. Врачи говорили, это от слабости характера. Мой мозг ищет защиту в волшебстве или божестве от собственной несамостоятельности, пытается найти объект, чтобы переложить на него ответственность.
– Это ужасно! Бедный Фа, – прошептала Сигма и обняла его за плечи. Фа с благодарностью прижался плечом к ее плечу. Простой дружеский жест. Простое тепло другого человека рядом. Благодарность за поддержку. За понимание. То, чего Сигме так не хватало все это время. – Ты не сошел с ума. Я не галлюцинация. И наша Академия тоже.
– Иногда я знаю это, а иногда нет, – грустно сказал Фа. – Поэтому… я сказал тебе, что могу составить тебе компанию… в твоих приключениях. Ты – не тот человек, которого я мог бы придумать.
Сигма потрепала Фа по плечу. Не говорить же ему, сейчас, в самом деле, что в ней нет ничего сложного, что она простая обычная девочка, та же, какой была три года назад, когда готовилась к экзаменам и хотела стать архитектором. Она знала, что он ответит: обычная девочка, которая разрушает стены, устраивает фокусы с гравитацией и видит перламутровое небо, – это необычная девочка. Но внутри себя она чувствовала себя… обычной.