Мурасаки помотал головой. Сигма вздохнула.
– Так и будешь стоять? – она протянула руку и положила руку ему на плечо, встряхнула. – Скажи что-нибудь, а? Ты правда хочешь у меня переночевать?
Мурасаки кивнул.
– Ты же говорил, что у тебя ночь занята.
– Я хотел сбежать поиграть.
Сигма не выдержала.
– И ты так про это говоришь? – она собиралась говорить спокойно, но голос сорвался на крик. – То есть мы там сидели, учились, шутили, ругались с этим твоим Нави, а ты все это время собирался вечером в казино?
Мурасаки кивнул. Сигма отступила от него на шаг и смерила его взглядом. Даже страшно подумать, что еще пару мгновений назад она почти жалела его. Его, а не себя, хотя вечер испорчен был у нее, а не у Мурасаки. И не Ипса, который ей был куда симпатичнее Мурасаки. По крайней мере, Ипс не притворялся!
– Так что тебя остановило? Почему ты не ушел? Не хочешь сейчас пойти поиграть?
– Хочу, – сказал Мурасаки, – но не пойду. Ты же видишь, я пришел к тебе.
– Тебе за это выдать медаль?
Мурасаки усмехнулся.
– У тебя же все равно нет никаких медалей.
– У меня есть твоя белка!
– Она все равно уже моя, – устало сказал Мурасаки, – и что-то я не вижу, чтобы ты ее постирала. И давай поговорим как взрослые люди. Прекрати истерику.
Сигма махнула рукой и села за стол. Мурасаки сел напротив, сложил руки на столе и положил голову на скрещенные запястья. Но несмотря на беспомощность и расслабленность позы, смотрел на Сигму он совсем невесело.
– Слушай, чего ты от меня хочешь? Я был не прав и могу извиниться еще раз. Еще хоть сто раз. Да, я подумал, что все нормально, вечером схожу, сыграю круг или два и вернусь еще до полуночи. И утром опять в Академию. А вечером понял, что вру себе. У меня руки дрожали от нетерпения. И я взял подушку и пришел к тебе. И все рассказал. Потому что ты все равно бы узнала. У тебя же стоит мой трекер.
– А подушку ты зачем взял?
– Потому что если бы я вышел без подушки, я бы все равно свернул в сторону выхода. Но идти с подушкой в казино как-то глупо, тебе не кажется?
– Стин бы пережил.
– Я бы не пережил.
– Ну, – Сигма пожала плечами, – раз ты все равно здесь с подушкой, можешь устраиваться на диване. А у меня еще есть дела.
Она снова закрыла дверь на идентификатор, взяла белку за хвост и направилась в ванную. Белка действительно оказалась не просто грязной, а очень грязной. Три раза Сигма намыливала ее шампунем и три раза пена становилась густой и серой, похожей на вспененный бетон. И только на четвертый раз она посветлела. Сигма сбилась со счета, сколько раз она смывала пену, пока вода не стала совсем прозрачной. Кажется, прошел час или больше. Мурасаки наверняка уже спит. Или сбежал. Сигма отжала белку, встала на цыпочки и пристегнула ее за уши к бельевой веревке. Анахронизм, как говорила ей Оми. Есть же сушка, зачем эти веревки!
– А она и не розовая, надо же, а почти пурпурная, мне подходит, – вдруг услышала Сигма и от неожиданности вскрикнула.
За ее спиной, привалившись плечом к дверному проему, стоял Мурасаки.
– Что-то надо? – зло спросила Сигма. – Я думала, ты спишь!
– Я думал, белок так долго не стирают.
– А у тебя большой опыт? Ты стираешь быстрее?
Мурасаки рассмеялся.
– Я думал, ты плачешь.
Сигма с вызовом посмотрела на Мурасаки.
– А я не плачу, сюрприз, да? Может, выйдем уже отсюда?
Мурасаки посторонился, пропуская Сигму.
– Этот Ипс – твой парень?
– Нет, но мог бы им стать, если бы не ты, – огрызнулась Сигма. – Я тебе говорила, что у меня нет парня. Мог бы и запомнить.
– Я и запомнил. Но зачем он тогда приходил? – допытывался Мурасаки.
Сигма вынула из шкафа плед и простыню и сунула Мурасаки.
– Можешь постелить себе постель.
– А ты заметила, что уходишь от вопроса? – ехидно спросил Мурасаки.
– А ты заметил, что лезешь не в свое дело?
– Почему же не в свое? Вы нарушали правила, я предупредил, что этого делать не надо. Потому что вот возьмет Кошмариция и отчислит тебя за нарушения. И на ком я тогда буду сдавать свою практику коммуникаций?
Сигма с интересом посмотрела на Мурасаки.
– И что, это такое серьезное нарушение – общаться с неактивным контактом? А когда мы с Нави разговаривали – это не нарушение? Или с однокурсниками в столовой?
– Это не нарушения. Случайные встречи в общественных местах не считаются. А ваше нарушение – да, серьезное. Знаешь, почему нас всех сразу не вызывают с каникул? Они проверяют наши психоиндексы. На это нужно время. Пока индекс не уточнен, студент потенциально опасен для остальных. А этот твой Ипс очень странный. От него несет… – Мурасаки замялся.
– Чем несет? – насторожилась Сигма.
– Чем-то неприятным, мне кажется, я даже запах чувствовал, хотя это не запах, конечно, – поморщился Мурасаки. – Вы с ним дружили?
Сигма задумалась.
– Да. С ним, с Фи и с Оми.
– А, да, точно, помню вашу четверку. Оми – такая девочка с голосом, как у канарейки. Но тогда от него так не пахло, – Мурасаки снова замялся. – Слушай, ты сейчас только не подумай, что я лезу не в свое дело. Но о чем вы с ним болтали весь вечер?
Сигма пожала плечами.
– Да ни о чем. Как он лето провел. Что его завтра куратор вызывает. Что у него хвост по элементарному разложению…
– Стоп, – сказал Мурасаки. – Это же тоже нарушение правил. Нельзя обсуждать свою успеваемость с другими студентами с курса.
– Вообще, – кивнула Сигма, – я тоже удивилась.
– А раньше он так делал?
– Как так?
– Говорил про учебу?
– Вроде бы нет. Я не помню, если честно.
– Дай руку, – потребовал Мурасаки. – Правую.
– Зачем?
– Дай.
Сигма протянула руку, Мурасаки взял ее за запястье резко встряхнул и развернул ладонью вверх. Провел пальцем по сплетению вен, нащупал пульс и нажал. Потом отпустил.
– Все нормально.
– Что ты сейчас делал?
Мурасаки вздохнул.
– Он выглядит так, будто его обработали.
– Кто обработал? Зачем?
– А мне откуда знать? – Мурасаки почесал затылок. – Вот ему бы пульс посчитать. Пульс сильно замедляется после программирования. У тебя нормальный.
– А ты откуда знаешь, какой у меня пульс?
– Ты же меня вытаскивала из казино, конечно, я знаю, какой у тебя пульс и сердечный ритм! Или ты думаешь, что просто вела меня за руку и все?
Вообще-то именно так Сигма и думала, но ровно в тот момент, когда Мурасаки спросил, она поняла, что нет, все было не так уж и просто с тем, как она выводила его из казино.
– Мурасаки! Я не понимаю! Я ничего не понимаю! Ты можешь объяснить хоть что–то?
Мурасаки вздохнул.
– Слушай, я и сам не все понимаю. Но я попробую. Ты же должна понимать, что мы, каждый из нас – это сила. Оружие. Любого из нас достаточно, чтобы уничтожить любой мир.
Сигма кивнула. Так и есть.
– Поэтому нас ограничивают в связях, поэтому все эти новые имена. Чтобы… – Мурасаки рассмеялся. – Когда пытаешься это сказать вслух, это так глупо звучит. Но конечно, нас пытаются перекупить, завербовать.
– Кто? – нахмурилась Сигма. – Извини, но это и правда звучит дико. Кому нужна я? А Ипс? Мы же ничего не умеем.
– Так зеленого деструктора проще окрутить и завербовать, чем выпускника. Сама подумай.
Сигма тряхнула головой.
– Я все равно ничего не понимаю.
Мурасаки вздохнул.
– Программирование психики, слышала?
– Да ерунда все это. Даже на людях не всегда работает. А уж на нас тем более.
– Все работает. И на обычных людях, и на нас. Чем выше класс специалиста, тем лучше и незаметнее его работа. Вот ты взяла меня за руку, ты помнишь, как ты это сделала?
Сигма отрицательно помотала головой.
– Нет, просто взяла и все.
Мурасаки протянул руку и взял ее ладонь. Потом развернул и приложил большой палец Сигмы к своей раскрытой ладони. И его пальцы тут же сжались в кулак.
– Видишь? Хватательный рефлекс. Он почти исчезает у взрослых, но сама точка остается. Если нажать на нее, сработает рефлекс. Ты меня взяла именно так.