Как ни странно, это помогло.
Ожившее вперёд воспоминаний внутреннее естество домового посильнее любого человечьего чувства долга будет. Вот за него-то, как за надёжное литое кольцо, и уцепился невидимый багор внутри его сознания, который медленно, но верно, выволок Акакия из пучины беспросветного горя на поверхность.
Глава 2. Знакомство с соседом
Приходя в себя, Акакий несколько раз с усилием сделал вдох и выдох, заставляя судорожно сжавшееся сердце биться.
Некоторое время он ещё продолжал уговаривать себя, что предаваться болезненным думам о прошлом недосуг, — пока, наконец, ему не удалось отодвинуть гнетущие воспоминания как можно глубже в дальний угол сознания и худо-бедно восстановить душевное равновесие.
— Нечего раскисать. С настоящим разбираться надобно! — сурово пригвоздил он, окончательно настраиваясь на нужный лад, более присущий деловитому домовому.
Хмурый Акакий вернулся к изучению своего нового обиталища. Обстановка не радовала. На первый взгляд каменные стены навели Акакия на мысль о пещере: «Погорельцы?». Но, присмотревшись внимательнее, он увидел, что стены не похожи на скальные или песчаные. Необработанные, но прямые, они состояли из больших серых каменных блоков, составленных друг на друга, — таких же, как тот, что выступал из земляного пола, и о который он запнулся. Куча спиленных сухих яблоневых веток — в одном углу; в беспорядке прислонённые друг к другу грабли, вилы, лопаты — в другом. Вдоль длинной стены — множество полок, на которых ровными рядами стоит целое богатство, — больше двух десятков трёхлитровых стеклянных банок, но при этом сильно запылённых и явно давно неиспользовавшихся. Тут же основательный рабочий верстак с выдвижными ящиками с инструментами, на котором кучей лежат изрядно поношенные рукавицы. Несколько грязных и потрёпанных жизнью вёдер, в беспорядке расставленные то тут, то там. И, наконец, в довершение всей этой неприглядной картины… огромное пятно толстой белёсой плесени на некогда красивом и, определённо, дорогущем персидском ковре, который лежал прямо здесь же, на земле, в противоположной от двери половине помещения.
— Да что же это такое!
Разглядев это невообразимое пятно, он в негодовании всплеснул руками. Потерял равновесие, неудачно переступил и, чуть не свалившись с табурета, неуклюже плюхнулся на сидение, отчего младенец радостно загулил и тоже замахал ручонками.
И в этот момент смешавшийся Акакий вдруг понял главное и самое страшное — а именно, что печи, непременного атрибута любого нормального дома, здесь нет. Рассудительность оставила его, уступив место панике. Акакий слез с табурета и заковылял вдоль стен по кругу, повторяя: «Неужто опять?..» — потерянно заглядывая во все углы и щели, словно пытаясь найти случайно незамеченную ранее печь, но находя вместо этого лишь больше признаков запустения и нежилого быта.
Растерянность пробила брешь в хрупкой внутренней обороне. Сердце с готовностью отозвалось острой болью. С таким трудом подавленная, боль атаковала с удвоенной силой, с каждым шагом пульсируя всё сильнее и сильнее, стремясь вновь выплеснуться наружу. Акакий остановился, судорожно и мелко хватая ртом воздух. Оседая на пол, из последних сил удерживая черноту внутри, он что есть мочи надавил кулаком на грудь — будто пытаясь затолкнуть обратно то, что пыталось вырваться из червоточины в его сердце. Не помогло. Скрючиваясь от нестерпимой боли под верстаком и окончательно сдаваясь, успел подумать: «Видно, не судьба…»
Но в этот момент ребенок, почувствовав неладное, снова зашёлся криком.
Словно испугавшись этого отчаянного зова, боль отступила, отпуская. Акакий, едва передвигая ноги и с трудом приходя в себя, вновь забрался на стул и принялся укачивать колыбель. Боль ушла, оставив после себя пустоту. «Надолго ли?» — мелькнула мысль. Радоваться внезапно наступившему облегчению он был не силах. По морщинистому лицу домового текли слёзы.
Сбоку послышалось:
— Ну, здравствуй, суседко!
Уверенный голос прозвучал размерено и неторопливо, как если бы его приветствовал давний знакомый, с которым долго не виделись.
— И вам не хворать, — пытаясь незаметно стереть рукавом мокрые следы на щеках и неохотно оборачиваясь на голос, недружелюбно буркнул Акакий. Не переставая покачивать колыбель, он молча исподлобья изучал прибывшего. Дворовых — а это был он — Акакий, как и любой уважающий себя домовой, не любил. «Только этаких гостей мне ещё тут не хватало», — недовольно подумал Акакий.