Он убрал руку.
— Я шокирую тебя, — быстро выговаривала слова Хетти. — Прошу тебя, не обижайся. Ты, наверное, просто не можешь понять, что значит для женщины вроде меня встретить такого мужчину, как ты. Я, как старатель, который перебирал пустую породу и вдруг, внезапно наткнулся на богатую жилу. Пол Форман, ты сущее золото. — Она словно испускала некие флюиды откровенного секса, которые, сгустившись в облако, начали обволакивать Формана. Рефлективно, он стал отвечать ей.
— Вот, — прошептала она, обнажая грудь. Она стояла, как у юной девушки, и Хетти повела плечами, чтобы подчеркнуть это. — Разве они не милые? Я была очень осторожна, когда родилась Нанси, всякая там гимнастика и массаж. Я всегда очень гордилась своей грудью. Она, наверное, лучшее, что у меня есть.
— Твоя дочь, — спросил Форман.
— Она не будет нам мешать, обещаю тебе. Я сказала ей не входить сюда, она всегда меня слушается.
Хатти поднялась, сбросила и отшвырнула свой халат, потом снова оказалась на кушетке. Ее руки бродили по всему его телу, и Форман ощутил прикосновение ее мокрых и мягких губ к своей шее и лицу. Он наблюдал, как она возилась с его ремнем, потом стягивала с него брюки.
Он поцеловал Хетти, дотронулся до ее груди и подождал. Ничего.
— Я понимаю, — сказала она. — Первый раз. Ты весь на нервах, я тоже. Постарайся расслабиться. Все получится. Увидишь! Я помогу тебе. Я знаю, что надо делать. Смотри, смотри, какой он у тебя красивый, просто прекрасный. Я знаю, ты будешь не таким, как все. О, мне нравится делать это тебе, я обожаю…
Ее дыхание было хриплым и быстрым, тело судорожно содрогалось. Форман позволил себе откинуться назад на кушетку, закрыть глаза. Его мысли уносились назад до тех пор, пока перед глазами не возникла Лаура, а слышимые им звуки и ощущаемые им запахи не превратились в голос и аромат Лауры. И снова эти быстрые пальцы пробежали по его животу и туго сжавшейся мошонке, увеличивая, наполняя кровью и придавая твердость его органу, пока, наконец, все его существо не сосредоточилось там, и Форман взорвался.
На третий день съемок воспоминания о прошлых неудачах окончательно убедили Шелли, что она погубит фильм Харри Бристола. И фильм Пола Формана тоже. Она забывала текст, не выполняла указаний Формана. Одну сцену из-за нее пришлось переснимать целых пять раз, а когда Бристол обругал Шелли, она расплакалась и убежала.
Форман пошел за ней. «Если я не верну ее, любыми способами, вся картина пойдет псу под хвост.» Форман был уверен в этом. «Даже Бристол уже признал ценность того образа, стиля “женщины-девочки”, носителем и выражением которого была Шелли. А что касается меня, то с каждым новым днем съемок Шелли Хейнз все больше и больше становилась сущностью, сутью этого фильма.»
Он сказал ей об этом:
— В тебе заложено быть звездой, Шелли. Одной из самых больших звезд. Такой же, какими были Монро и Тейлор. Величайшей звездой. В тебе есть особое качество, оно не только проявится в кино, но и выйдет наружу, к людям, заставит их отвечать тебе. В этом заключается волшебство фильма. И оно реально, как сама действительность.
Она пытливо вгляделась в лицо Формана, ища в нем малейший след, хотя бы слабый намек на насмешку. Ее не было.
— Я допустил ошибку с тобой. Я слишком сильно опекал тебя, слишком много давал тебе режиссерских указаний. С этого момента ты свободна. Наплевать на текст. Конечно, я по-прежнему буду снимать диалоги, там нужен текст, но если ты его забудешь, не беда, говори от себя. Говори, что тебе нравится. Делай, что тебе нравится. То, что ты чувствуешь, Шелли. Сделай каждую сцену своей собственной. Забудь о камере — это проблемы Мака. Работай свободно, будь естественной, будь сама собой.
— Я попробую.
— Когда ты будешь готова, мы снимем последнюю сцену еще раз.
— Как скажешь, Пол.
Они, ни разу не прервавшись, сняли длинный эпизод, и, когда работа была закончена, Форман обнял Шелли, а та смеялась и снова плакала, но уже от радости и возбуждения.
— Я все время запиналась, — рассказывала она. — У меня в голове постоянно вертелись какие-то сумасшедшие мысли, чего только не приходило мне на ум! Я все время забывала текст! Что я говорила — все было правильно?
— Лучше и не могло быть.
— Ох, Пол! Я так хотела сделать все хорошо!
— Все было хорошо…
Не о многом в своей прежней жизни Шелли могла сказать, что это было хорошо. Например, о ее карьере, ее замужестве. А теперь осталась только «Любовь, любовь». «Она должна получиться хорошей. Кроме того, — думала Шелли, — это ее последний шанс, разве нет? С помощью Пола Формана я смогу, наконец, использовать этот шанс». Она верила Полу, и она верила Харри. Была вынуждена верить.