Заметив пришедших, Велемил властно поднял руку – косари, напевающие песню-помощницу, смолкли.
– С чем пожаловали? – низким бархатным голосом осведомился староста, ответив на приветствие женщин.
– Доброведа из лесу нечеловеческого дитёнка приволокла! Беду накликать хочет! – зашумели те в ответ.
«Этого мне только посреди страды не хватало!» – в сердцах подумал мужчина. Почему вместо того чтобы просто заниматься делом кому-то обязательно нужно взвалить на него какую-то чушь? И не идти нельзя. Бабы, подогретые Устиньей, до вечера такого шороху наведут, что себе дороже выйдет.
Дав мужикам задание, Велемил зашагал к домику травницы, женота потянулась за ним. Устинья павой летела впереди, довольная, что наконец-то и у праведной Доброведы нашлось, за что укусить.
Староста размеренно постучал, оттесняя плечом напирающих женщин, не помещавшихся в узких сенях.
Дверь отворила хозяйка, встав на пороге и не пропуская пришедших внутрь. Вид у Доброведы был спокойный и решительный.
– Доброго здоровья тебе, Велемил. Что привело тебя в мой дом? – обратилась она к мужчине, не обращая внимания на других.
– И тебе здоровья, Доброведа. Люди говорят, приютила ты лесавку. Не дело это. Надо разобраться.
– Люди врут. Найденная мною девочка – человеческое дитя, – ответила знахарка, пристально глядя на вьющуюся ужом Устинью, стремящуюся проскользнуть в избу.
– Ну так покажи нам её. Коли правду говоришь, вреда ей не будет, – молвил староста.
– Мала она ещё, чтобы показывать всему селенью. Один заходи.
Толпа любопытных недовольно загомонила. Велемил оглянулся на них, размышляя.
– Али боишься одинокой женщины с ребёнком? – поддела травница.
Мужчина махнул рукой.
– Обождите тут! Разберусь и решение своё скажу.
Женщины притихли. Староста вошёл внутрь избушки, и хозяйка прикрыла дверь перед носом любопытной сплетницы.
В просторной горнице было чисто и тихо. Зла не чувствовалось, скорее наоборот – веяло чем-то умиротворяюще тёплым.
На лавке у окна сидела его мать со спящей девочкой на руках.
Мужчина удивился, но виду не подал. Поприветствовал, как полагается. Бояна ответила и спросила, с чем пожаловал.
– Женщины говорят, лесавку принесла Доброведа в селенье али мавку. Не место ей здесь, беду может навлечь.
– Глупости говорят. По ярому солнышку ничего опасного не может пересечь обережной черты. Не сам ли ты со жрецами защитный круг творил, тебе ли не ведать? – ответила Бояна. – Али хочешь сказать, что работа ненадёжной вышла?
Староста задумался. Мать дело говорила. Избушка травницы хоть и на краю селенья, а всё за обережной чертой. Признать, что прорвалось через неё посреди лета что-то нехорошее, – себя под удар подставить.
Однако откуда-то эта малышка взялась. Не с неба же упала.
Мать, видя колебания его, продолжила:
– Услышала Матушка Макошь Доброведины чаяния да наградила за труд и доброту самым желанным. Не веришь – сходи на капище, сам у Богов спроси.
«Легко сказать – спроси!» – нахмурился Велемил. На капище он, разумеется, частенько бывал. Требы приносил, праздники устраивал. Да только гласа Богов ни разу не слыхивал. И признаваться в том не собирался. Ни к чему. Должны люди верить, что староста может всё, в том числе и говорить с Богами.
Надо сказать, старостой он стал в недопустимо молодом возрасте. Наследовал рано ушедшему отцу, который был из видящих. Люди думали, что дар тот перешёл к сыну и будет надёжной опорой и защитой селенью. А Велемилу то и на руку. И хотя был он в тонком мире как новорожденный котёнок слеп, грамотно изображал, будто сведущ. Помогала эта сказка наивных в подчинении держать. И более всего боялся, что правда о том всплывёт.
– Позже и схожу, – миролюбиво протянул мужчина. – А найдёнку мне всё-таки покажи. Должен я убедиться, что всё без обмана.
Бояна отбросила прочь покрывало с личика спящей девочки.
«Ух, крошечная-то какая! – подумал староста. – Вреда от такой пичуги никому не будет. Пусть себе живёт».
К великому огорчению Устиньи, скандала не вышло. Велемил подтвердил, что найденное знахаркой в лесу дитя – человек. И нарёк девчонку Добровединой внучкой. Велел женщинам расходиться восвояси, а травнице – на капище с дарами сходить, поблагодарить Пресветлую Макошь за милость.
Так она и сделала. Кроха осталась жить в селенье. Имя же ей дали необычное – Акатарама. Что оно означало, никто не знал. Доброведа молвила, что назвала так с подсказки Богини. А кому охота с Божьей волей спорить?
Ни единой душе травница не рассказала, что это – единственное слово, слетевшее с губ её девочки. Больше ни одного не слыхала, ни плача, ни звука, словно была малышка от рождения немой. Некоторое время спустя доброй женщине самой уже казалось, что голос тот ей почудился.