316
Так как селение Бихсуд8 превратилось в лагерь шатров удачи, был отдан приказ построить надежную крепость. Его Величество Шахиншаха отправили9 с указанием укрепить город Кабула10, чтобы он мог там обучиться способам духовного и мирского управления. А Его Величество Джаханбани остался в Бихсуде под Божественным покровительством и не ослаблял бдительности по отношению к мирзе Камрану. Армия оставалась там четыре или пять месяцев. Обделенный разумом мирза (аз би иститаати) каждый день был гостем рода и каждую ночь находил убежище у [местного] землевладельца11. Из-за ущербности своей души он пребывал под покровом самомнения и, лишенный благословенного служения и дружбы такого благодетеля [как падишах], оказался в вечном плену мятежных мыслей.
В это время клика недальновидных [людей], состоявших на службе Его Величества Шахиншаха и не помнивших о сокровенной обители мудрости, написала Его Величеству Джаханбани, выражая свое недовольство Его Высочеством. Его Величество, хотя знал о сиянии души шахиншаха, заботился и о соблюдении внешних условностей и послал [ему] милостивое письмо с наставлениями и увещеваниями, полное доброты и отцовской любви, а не упреков или предостережений. Ибо какая нужда тому, кто прошел обучение в Божественной школе, в человеческих наставлениях? И какое отношение подобные поучения имеют к воспитаннику Небес? В этом письме приводились стихи шейха Низами.
Не сиди без дела, сейчас не время для игр —
Сейчас время для искусств и труда.
317
Сначала его учителем назначили муллазада муллу Асам-ад-ди-на. Но его страстью были голуби, и слуги донесли об этом. Его Величество [Джаханбани] отстранил его и доверил маулане Баязиду задачу земного наставничества. Тот [честно] исполнял свои обязанности, но поскольку украшающее мир Божество не желало, чтобы Его особый ученик был испорчен мирскими науками, Оно отвратило его от таких занятий и лишило внимательности по отношению к ним. Недостатком учителей была поверхностность мысли, что говорило не в их пользу, но так как людьми они были неплохими, а намерения их — благими, то на жалобы не обратили внимания. Наконец Его Величество осенила мысль, что [вопрос об] обучении ученика Божественной школы должен решить брошенный жребий, и тот [из претендентов] — мулла Абд-ал-Кадир, муллазада мулла Асам-ад-дин или маулана Баязид, — на чью долю выпадет счастье, будет возвышен, став единственным учителем. Так случилось, что [благословенный] жребий выпал маулане Абд-ал-Кадиру, и [потому] распорядились об отстранении мауланы Баязида и назначении мауланы Абд-ал-Кадира12.
От мудрого и проницательного не сокрыто то, что назначение учителя в подобном случае вызвано традицией и обыкновением и не имеет отношения к развитию совершенств [ученика]. Для того, кто является учеником Аллаха, есть ли смысл в обычном обучении [людей]
или в стремлении к учебе? Действительно, его благочестивое сердце и священная душа никогда не были расположены к мирскому обучению. А когда пришло время проявить свет скрытых [доселе] достоинств, его познания в самых глубоких науках и нежелание изучать грамоту стали способом показать человечеству, что возвышенное восприятие этого Владыки Века достигнуто не обучением или привитием [знаний], но является даром Господа, с которым человеческие усилия не имеют ничего общего. Его Величество в этот период с избытком снискал мирскую славу и преходящую власть, но старался показать отсутствие внутренних совершенств и проводил много времени в забавах, а мудрость проявлял скрыто, и даже проницательные не смогли разглядеть ее. Но в то время как его гений парил в вышине, он сплел для себя превосходный покров из великих светских деяний. И он вкладывал сердце в дела; поэтому, хотя их красота не была очевидна для людей поверхностных, способные видеть вглубь понимали его намерения. Среди них [его черт] было непреходящее восхищение чудесами Божественной силы и постоянное внимание13 к удивительным созданиям — верблюдам. Он любил рассматривать их необычный внешний вид и наблюдать за повадками верблюдов, являвшихся самыми большими животными в этих землях, и под видом забав и сравнений делал важные выводы о природе этих животных, подобных дервишам, — об их выносливости и терпении, повиновении и покорности, их спокойном подчинении — даже если поводья находятся в руках ребенка, об их готовности питаться колючками и их способности переносить жажду. Помимо того, он отдавал должное удовольствию, [получаемому от езды] на арабских скакунах, что является атрибутом власти и возвышенного положения; клюшкой Божественной помощи и вечного руководства он выиграл мяч достоинств и философии (хунарпардази— любовь к наукам). А иногда он расправлял крылья своего гения в бескрайних просторах размышлений об Аллахе и направлял свой созерцательный ум на изучение полета голубей14. Он разбрасывал зерна, чтобы привлекать этих робких птиц, и от внешней радости и восторга перед крылатыми комочками перьев перешел к живительному и очевидному преклонению пред владыками совершенства, тем самым участвуя в радостях мира духа. От полета земных созданий его сердце воспарило к быстрокрылым существам святых небес, и под видом забав он совершал обряд поклонения. Иногда он охотился с гончими — так занимал себя земными вещами. Внешне это выглядело лишь как обычная охота, но на самом деле представляло собой развитие сознания. Казалось, его сердце занято погоней за зверем, в действительности же он обучал своих товарищей методам правления15. И хотя он преследовал свою цель под покровом незнания, облаченный в одеяние поверхностного [человека], он не мог скрыть ни своего величия, ни своего блеска. Божественная слава, неизменно сияющая с его лучезарного чела, а также признаки духовного и земного первенства были очевидны на просветленном лике этого избранника Аллаха!