325
Когда ум Салим-хана успокоился относительно Пенджаба, он отправился в Дихли и взял с собой мирзу, дав ему лживые обещания. Он не уставал повторять, что отпустит его, но не делал этого, намереваясь
заключить его в одной из мощных крепостей Индии. Когда мирза увидел [истинное] положение дел и невозможность помощи или освобождения, то решился бежать. Он послал Джоги-хана, своего преданного слугу, к радже Баху, который находился в 12 косах от Мачивары [Мачхивары], и попросил помощи. Раджа принял посланника доброжелательно и обещал свое покровительство. Однажды, когда Салим-326 хан переправлялся через реку Мачивару, мирза оставил Юсуфа афтаб-чи в своем спальном наряде и условился с Баба Саидом, что тот будет долго читать вслух какую-нибудь книгу — чтобы думали, будто мирза прилег. Сам же он сменил свои одежды, опустил на лицо покрывало, а затем вышел с загороженной стороны [шатра] и поспешил в обещанное убежище. Раджа оказал ему хороший прием, но когда пришла весть, что на его поиски послано войско, направил его к радже из Кахлура — это было самым безопасным местом поблизости. В свою очередь последний, из страха перед врагом, послал мирзу дальше, в Джамму, дав ему проводника. Но раджа Джамму, опасаясь за свои земли, не позволил ему вступить на эту территорию. В смятении и замешательстве мирза направился в Манкот. Там его чуть не поймали, и он, снова переодевшись в женское платье, бежал к Кабулу вместе с афганским торговцем лошадьми. Замышляя дурное, он направился к Султан Адаму Гакхару, полагая, что ему, быть может, удастся убедить племя гакхаров действовать с ним заодно, совершая постыдные деяния. Но Султан Адам проявил преданность. Под разными предлогами он удерживал мирзу под надзором, а сам послал сообщение к высокому двору. Мирза, увидев неутешительные знаки в поведении этого племени, был вынужден обратиться к коварству и — как уже говорилось — отправил прошение. Он пытался убедить гакхаров присоединиться к нему, однако потерпел неудачу. Он даже не старался сбежать, ибо у него не было пристанища; помимо того, к нему была приставлена стража, и он испытывал усталость, а потому понимал, что ускользнуть будет трудно. Ему пришлось остаться в этом племени, и он понял, что любая вредоносная мысль, питаемая недоброжелателем по отношению к власти, украшенной Божественным величием и хранимой [Божественным] покровительством, теряет свою силу, а сам недоброжелатель обрекает себя на вечное наказание.
Когда посланник Султан Адама объяснил положение дел, Его Величество решил двинуться в Индию, в земли гакхаров. Он послал Ходжа Джалал-ад-дин Махмуда для охраны и управления Кабулом, а сам двинулся вперед, взяв с собой шахиншаха ради благоволения удачи. Он затянул пояс решимости на талии усилий, чтобы положить конец злодеяниям мирзы Камрана, освободив мир от его смут и пороков. Когда знамена победы достигли Инда, он послал Кази Хамида, главного судью победоносного лагеря, к Султан Адаму, прося его прибыть. Он также послал мирзе мудрый совет с призывом очистить свое сердце от ржавчины сопротивления и раздоров. Вслед за тем он пересек Инд, но не обнаружил следов Султан Адама, которого как владельца этих земель, видимо, охватили необоснованные опасения. Его Величество послал Муним-хана успокоить того и привести с собой. Он также передал мирзе несколько слов, которые могли бы вывести его с пути неудач. Кроме того, на Муним-хана возлагалась задача определить по их действиям и поведению, каковы их тайные замыслы, и доложить об этом. Он [Муним-хан] показал свои способности: с помощью уловок и военной хитрости Султан Адам доставил мирзу и засвидетельствовал почтение близ Пархалы. Его Величество устроил пир, продолжавшийся всю ночь. Несмотря на множество преступлений, каждое из которых заслуживало наказания, мирзу Камрана милостиво приняли. Все верные военачальники и благоразумные подданные считали, что, хотя доброта и благожелательность Его Величества всегда требовали облачения великих преступников в одежды прощения при высочайшем дворе, [на сей раз] предусмотрительность и твердость велят, чтобы угнетатель и тиран рода людского получил по заслугам, а пыль [его] злобы была сметена с лица человеческого благоденствия. Мудрая осторожность указывала, что внешнее благополучие одного человека, и притом недоброжелателя, не следует предпочитать благополучию многих отличившихся верных. Разве пошатнется стена правосудия, если во имя того, чтобы перевязать сломленных несчастьями и исцелить раны истерзанных душ, в картинной галерее мира уничтожат портрет тирана? К тому же это дает тысячи преимуществ. Уничтожение этого никчемного человека будет в любом случае богоугодным делом, соответствующим общепринятым законам. Подобная неблагодарность и мятеж не допускали надежды на безопасность,