Когда Его Величество освободил свой разум от [тягостных] забот, он решил идти в Кашмир, ведь замысел появился у него уже несколько лет назад. Однако его военачальники считали этот поход нежелательным и стали поносить Кашмир, сравнивая его с колодцем или тюрьмой18; чтобы заставить священное сердце отказаться от смелого предприятия, они заявили: «Слухи о походе победоносной армии вызвали смятение в Индии, и Салим-хан тщательно готовится, чтобы двинуться на Пенджаб; с нашей же стороны не было настоящей подготовки»;
«Если мы выступим, и афганская армия приблизится к нам, как сможем мы обойти ее и двигаться дальше в Кашмир? Кашмирский поход может оказаться долгим, и если злобно настроенные афганцы займут перевалы, чем это может кончиться? Лучше оставить мысль о походе и вернуться в Кабул, чтобы изгнать проникшего к нам предателя. Когда военные приготовления завершатся, мы вставим стопу отваги в стремя энергии и, день за днем развивая мощь успеха, раздавим афганцев». Его Величество выслушал эти слова и не обратил на них никакого внимания; он послал Его Величество Шахиншаха со многими военачальниками защищать Кабул, а сам направил поводья к Кашмиру, намереваясь тронуться в путь. Действуя по злобному наущению продажных военачальников, не заботившихся ни о чем, кроме собственной выгоды, большинство слуг и воинов покинули своих хозяев и отправились в Кабул. Служить Его Величеству остались одни высокопоставленные чины. Это позорное поведение, далекое от стези преданности и повиновения, нарушило равновесие величественной души. Он приказал верным людям возвратить воинов любыми средствами, а при необходимости без колебаний предать их смерти. Сам же он тем временем искал предзна-
менований в священном Коране
19. Так случилось, что это оказалась
история правоверного Иусуфа20. Те, кто получил дозволение говорить, 330 принялись толковать ее, продумывая [детали] с большим тщанием.
Ходжа Хусейн из Мерва заявил, что сказанное о Кашмире — будто он подобен колодцу или тюрьме — истинно, ибо в истории Иусуфа упоминается и то, и другое.
Поскольку среди сторонников Его Величества возник разлад, он, вынужденный отказаться от своего замысла, двинулся к Кабулу. Когда он расположился лагерем у Инда, мирза Камран попросил дозволения отправиться в Хиджаз21. Так как Его Величество теперь желал сделать ему приятное, то дал свое согласие. В ночь, когда мирзе разрешили уехать, он [падишах] направился с несколькими избранными сторонниками в его шатер22. Оказав ему подобающее почтение, мирза произнес следующие строки:
Складка чалмы бедняка касается неба, Когда тень подобного тебе повелителя упадет на его голову23.
Чуть позже он произнес такой стих:
Всё, что случится со мной по воле твоей, — повод для благодарности, Будь это стрела жестокости или кинжал тирана.
Хотя второе двустишие похоже на благодарение, внимательный заметит, что оно преисполнено осуждения. Его Величество, воплощение сострадания и доброты, не обратил на это внимания, но выразил одобрение. Он вдохновенно произнес: «Тот, кому известны тайны и то, что сокрыто от глаз, знает, как сильно я стыжусь этого деяния, произошедшего не по моей воле. Наверное, ты сделал бы это ранее со мной»24. Мирза пробудился ото сна пренебрежения и постиг меру своих злодеяний, а также степень царской милости. Стыд и смирение овладели им, и он спросил Хаджи Юсуфа, кто присутствовал здесь. Хаджи Юсуф назвал их: Тардибек-хан, Муним-хан, Бабус бек, Ходжа Хусейн из Мерва25, Мир Абд-ал-Хай, Мир Абд-ал-лах, Ханджар бек и Ариф бек. Мирза сказал: «Друзья, будьте все свидетелями, что если б я считал себя невиновным, я мог бы заявить об этом теперь, когда Его Величество отличает меня своим посещением; но я уверен, что заслуживал смерти. Он же даровал мне жизнь и позволил отправиться в Хиджаз. Я приношу тысячу благодарностей за милосердие и расположение Его Величества, за то, что он не подверг меня наказанию, соразмерному моим злодеяниям и дурному поведению». После этого он попросил покровительства для своих детей. Его Величество охотно пообещал заботиться о них. Одарив мирзу царственными милостями, он распрощался с ним. Ранее договорились, что мирза не будет стенать в присутствии Его Величества, и потому он сдерживался, но как только Его Величество отошел к своему шатру, он сокрушенно залился слезами.