Он оторвал вторую лапу.
– Хватит! – попросил я и невольно оторвал крылышко курицы.
– Это в ваших же интересах!.. Она сняла черные штаны, перепачканные кошачьей шерстью, оказалась в черных чулках и черных, с красной каемочкой, трусиках… Как вам удалось убедить ее принять ванну и кто отодрал ее двумя пальцами, так что она запрокинула голову и кончила, а вы стояли там без трусов? А если бы жена проснулась, чтобы пописать? Света, с которой вы искали примирения?
– Откуда вы все это знаете?
Куроедов молчал.
– Вы получили, кажется, приглашение из посольства? – сменил тему Куроедов.
– Какие-то Акимуды… – пробормотал я. – Я – без трусов. Та кончает… Пить меньше надо.
– Вот именно, – хмыкнул Куроедов, извлекая бутылку Hennessу. – Катя, несите бокалы! И после этого вы позволяете себе ее шпынять. Она – ангел.
Пришла Катя со спущенными джинсами. Куроедов разлил коньяк по бокалам.
– Но что можно быку, не позволено ангелу. Она вбирает сперму в себя, а я выбрасываю наружу. Не надо путать!
– Мачо! – восхищенно вскричал Куроедов и, быстро чокнувшись, выпил. – Мы думали, вы – либерал, а вы – мачо!
– А вас вообще нет! – глупо объявил я, отрывая второе крыло курицы. – Люди не имеют право знать все. Вы – иллюзия.
Я выпил, оставляя жирные куриные следы на стекле.
– Ах, мы даже не можем справиться с кучкой нацистов!.. Нет команды «фас!». А если что, напустим нацистов на вас. А потом отобьем. Или нет… Мы – всесильные?
Мы – уходящая натура… – Он изменил тон. – Мы вам советуем непременно сходить на прием.
– В советские времена ваша контора отговаривала меня ходить по посольствам.
– Когда это было! – отмахнулся Куроедов. – Тогда – тоталитаризм, а теперь живи на здоровье!.. А вот цитатка для вас. – Он вынул книжку. – По приезде в Москву он заболел нервным расстройством – перестал спать, нормально жить, часто плакал и говорил о смерти…
– О ком это?
– Догадайтесь!
– Это обо мне? – неуверенно спросил я.
– Нет, что вы! Писатели обречены на любовную драму.
Она кормит их творчество. Хуже любят, лучше книга!
Возьмите Набокова…
– Дворянин во снобизме, – хмыкнул я.
– Ну, да… – Он перешел на шепот. – Акимуды – наша головная боль. Откуда что взялось – не понятно. Но они, я смотрю, потянулись к вам. Надо идти. Познакомьтесь с Послом. Это просьба. С самого верха.
Он замолчал, сказав тяжелые слова.
– Расскажите мне про Акимуды. Это остров?
– Остров? Скорее новый Солярис! Или еще того хуже!
Мы сбились с ног! Позвольте, я вам расскажу…
От курицы остался один остов.
«Зяблик! – Волна воспоминаний нахлынула на Куроедова. – Катька по кличке Зяблик. Венера Мытищинская».
Куроедов стоял в пробке на мосту. Впереди был виден Кремль. Боровицкие ворота. Судя по лицам москвичей в соседних машинах, никто не разделял мнения генерала Рыжова об опасности, нависшей над Россией.
Зяблик была красавицей. Зяблик стала его коллегой (Куроедов ее завербовал для слежки за олигархами) и несчастной любовью. Зяблик сказала Куроедову:
– Здоровый смех равен трем бутылкам кефира!
Катька с копной светлых волос еще совсем недавно училась в пятке – школе номер пять. Ее физрук по кличке Кефир был от природы запойным пьяницей. Он сказал детям:
– Не пейте по вечерам кефир! С утра голова болеть будет!
И вот тогда Куроедов первый раз ее поцеловал.
В минуты волнения у нее вдруг не выдерживал и начинал дрожать подбородок. Вместе с фальшиво-брильянтовым пирсингом. Куроедов чуть было не женился на Зяблике, они были тайными любовниками, но Куроедов остался с женой, а Зяблик ушла к Денису.
«Они – эти Акимуды – хотят, чтобы Россия вновь стала супердержавой, – стоял Куроедов в пробке на мосту. – Возможно, с Кремлем у них есть предварительная договоренность. Кремль ведь никогда ни слова не скажет! Бенкендорф молчит. Кем бы ни были Акимуды, это дружеская страна. Нет на карте? Отыщем! Тоже мне Атлантида! Это белые люди с манерами европейцев. Посол предложил, чтобы каждый русский зарабатывал в год не меньше двухсот тысяч долларов. Конструктивное предложение. Я бы не отказался».
Куроедов открыл атташе-кейс, достал сигареты, закурил. Больше всего на свете Куроедов не любил деньги. Он считал унизительным испытывать от них зависимость. Иногда ему хотелось чудовищно разбогатеть, чтобы иметь возможность не только ненавидеть их, но и презирать.