Рассерженный сэр Фрэнсис обернулся и замер. Девушка за его спиной вскрикнула снова, а полковник сделал то, что прежде никогда не делал в Лондоне, обнажил клинок, спрятанный внутри трости. Путь Вуду преградила высокая фигура, с ног до головы закутанная в черный плащ. Может быть, полковнику показалось, но она словно бы была соткана из теней. Тьма струилась вокруг ног незнакомца, поднималась выше и окутывала его тело. Странное чувство! Сэр Фрэнсис ощущал исходящий от темной фигуры холод, угрозу и всё же сделал шаг навстречу. Он не привык отступать. Незнакомец тоже сделал шаг, и полковник заприметил искусно украшенные темные камнями ножны, висевшие на поясе, сапоги с острыми шпорами, точно у наездника. Темная фигура сделала ещё шаг, и сэр Фрэнсис постарался рассмотреть лицо, скрытое складками капюшона. Оно оказалось неожиданно молодым. Бронзовые кудри ореолом окружали красивое лицо незнакомца, падали на лоб, а в глазах клубилась тьма, мрачная, пугающая. Этот юноша… этот юноша… не был человеком. Не был человеком! Несомненно! О Боже! Боже!
Он приближался, и холод становился просто невыносимым. Он наступал, ухмыляясь, и полковник боялся, что вот-вот дрогнет. Его пальцы, судорожно сжавшие клинок, заледенели.
– Напрасно вы встали на пути у смерти в ночь Белтейна, Фрэнсис Вуд!
***
Полковник заглянул в черные глаза незнакомца и ахнул. Он более не видел ни темное небо, ни грязную дорогу, ни мрачные фасады домов, ни даже странного незнакомца. Сэр Фрэнсис словно бы сам растворился, исчез, рассыпался.
***
Произошло нечто странное, необычное, пугающее. Полковника унесло далеко-далеко, словно бы затянуло водоворот. Он снова видел ясное голубое небо над Пешаваром[9], надвигающуюся на Кабул песчаную бурю, немыслимый жар дня в пустыне, раскаленные камни, сильная жажда, песок, липнувший к разгоряченной коже, засыпавший усталые глаза, грубый песок… Долгие ночи, проведенные в горах, невыносимо холодные и печальные. Дни, проведенные в недружелюбных городах Афганистана, под прикрытием. Каждая минута может стать последней, каждая ошибка может стоить жизни. Рисковать каждую секунду, не спать, не есть и не дышать без мыслей о возможном риске, о том, что нельзя подвести товарищей, нельзя быть раскрытым. Там, в пустыне, мир был иным и все представлялось иначе. Порой офицер Вуд лежал на земле и часами в дозоре глядел в небо, он привык не спать, привык быть начеку, и даже самые мрачные мысли не могли унести его далеко-далеко. Звездное небо было таким холодным, чужим и, одновременно, таким близким. Он думал о семье, о почтенных родителях, брате и сестренке в далекой Англии, думал о письмах Маргарет, которые всегда носил под сердцем, о завтрашнем дне, который мог сулить смерть. Вуд не дремал, смотрел в небеса широко открытыми глазами, но порой Сарадж толкал его в плечо. Хорошо, что Сарадж, верный друг, всегда был рядом.
Полковник видел в темных глазах незнакомца… видел смерть всех своих близких, товарищей, сослуживцев, соратников, видел налитые кровью глаза врагов, видел себя, готового отнять чужую жизнь, видел себя в разгаре битвы, жестокого, яростного и все же пребывающего в ужасе. Он видел, как жизнь покидала тела друзей, как они страдали, бились, как им было страшно, больно, тяжело в последние минуты. Как отчаянно он хотел помочь им и не мог, только смотрел, и кровь их, и жизнь утекали сквозь его пальцы, точно жесткий песок. Помнил, каким горьким стало поражение в битве при Майванде[10]. Помнил, как в спешке английские войска отступали в Джелалабад. Как он сам, тяжело раненный, неспособный передвигаться самостоятельно, даже надеялся, что его оставят умирать. Сэр Фрэнсис не думал, что сможет однажды встать на ноги.
Сердце полковника пропустило удар.
Как бы ни страшна, как бы ни чудовищна была война, в жизни Фрэнсиса Вуда были моменты и пострашнее, минуты, наполненные мучительным чувством неопределенности.
***
Он спешил в Калькутту, боялся опоздать, изнывал от страха. Сарадж не отставал, не оставлял своего господина в беде, хотя и упрашивал не ехать. Холера. В Калькутте свирепствовала холера. В Калькутте осталась Маргарет. Ее муж надолго уехал в Лондон, а она осталась совсем одна, она по какой-то причине отказалась покидать город. Неужели больна? Сэр Фрэнсис никогда прежде так не боялся за кого-то, не спешил, не спешил, чтобы опоздать. Он стал свидетелем ужасных событий. Большой, густонаселенный, полный красок, контрастов, тканей, запахов, языков город пожирала болезнь. Десятки повозок покидали Калькутту, смертельно напуганные люди бежали прочь. Облако смрада зависло над трущобами города, над болотами клубился дым. На кварталы, где селились богатые англичане, опустилась зловещая тишина. Все, кто мог, уже покинули город. Чтобы выжить, чтобы не видеть разлагающиеся прямо на улицах, обезображенные, чудовищно распухшие трупы умерших от болезни. Их просто некому было убирать.