– Значит, ты видела ее, королеву?
Миссис Хили ласково погладила волосы Колина.
– Мои родители, семья Алана… все хотели, чтобы мы поженились. Я не думала, что будет по-другому, взрослела с этой мыслью, не умела любить и принимать кого-то ещё. Ревновала, когда узнала, что он многие часы проводит с другой. Об этом судачили все в поселке, а он не обращал внимания. И я, оскорбленная и опечаленная, наблюдала за ними.
Разве знала я, что никогда мне не затмить ее, морскую королеву? – она грустно улыбалась. – Я ведь не всегда была такой… старухой.
– Матушка…
– И я была юной, красивой, с руками, не изувеченными вечной стиркой. В моей жизни и жизни твоего отца всегда было много забот и трудов. Но на Родине, вдали от этого города, среди родных и друзей… все было иначе. Я была иной, совсем юной, в поселке меня называли красавицей. Но она, королева, была прекрасна нечеловечески. Ты очень похож на отца, но я вижу в тебе и ее черты. Ее глаза, ее улыбку. Я видела, как она улыбается Алану. Она бродила по берегу, и платье цвета волн тянулось за ней шлейфом. Никогда еще я не видела столь красивой, богатой одежды. Ткань переливалась, сверкала, в косы красавицы были вплетены нити белого жемчуга. Она приходила и уходила, но никогда не отходила далеко от моря, не появлялась в поселке. Я порой видела, как она ждет Алана на берегу, у самой воды. Что только не говорили о ней! Что она богатая и знатная леди, что она… колдунья. И мне тогда казалось, что Алан был околдован, не видел никого, кроме этой загадочной девушки. Мое сердце было разбито.
И однажды, – голос миссис Хили дрогнул. – Однажды я снова увидела их на берегу. Но на этот раз твой отец и та девушка… они были не одни. Я… видела, видела, как она вышла прямо из воды! Колин, я прежде не хотела, по-настоящему не хотела верить слухам! Сказки сказками, но не могла же она, и правда, быть волшебницей! А тогда… тогда я видела, как она выходит из воды, как море, всегда такое неспокойное, словно бы расступается, дает ей дорогу, я с трудом верила своим глазам. Я каким-то чудом не закричала, не кинулась к Алану, протянувшему к ней руки, или, напротив, не бросилась прочь, в поселок, собирать людей. Мне тогда показалось, что она хочет забрать Алана, утянуть на дно. Но вместо этого волшебница, отдала ему сверток. Как оказалось после, ребенка, завернутого в одеяла из тканей, равных по красоте которым во всем свете не сыщешь. Они мерцали на солнце так же, как и платье королевы. И я видела, как Алан и волшебница замерли на несколько минут, застыли у самой кромки воды, прижались друг к другу. Я не слышала, что они говорят друг другу и боялась подойти поближе, боялась, что меня заметят. А потом она отпустила и Алана, и сверток, направилась назад, в море. Тогда я и поняла, что в одеяло был завернут ребенок. Как только она отпустила тебя, ты начал горько плакать. Мне еще не доводилось слышать, чтобы человеческие дети заходились в подобном крике. Алан пытался тебя успокоить, укачать, а волшебница все удалялась и удалялась. Мне казалось, казалось тогда, что чем громче ты кричишь, тем выше поднимаются волны. Как будто море не желает отдавать тебя, тянется, чтобы забрать назад. Волны обрушились на скалы, за которыми я пряталась, Алан бросился прочь от воды, боясь, что его сметет внезапно начавшийся прилив. А волшебнице было все нипочем. Она… не тонула, и она, мне тогда казалось, смотрела прямо на меня! Она глядела в мою сторону! Зачем? Конечно же, она знала, что я наблюдаю. Знала и гневалась! О, как я тогда испугалась! Я боялась пошевелиться и вздохнуть, и потом, многим позже, мне во снах, в страшных кошмарах, являлась чародейка, с темными, как у всех роанов, глазами. Они были полны злости. Она не могла простить меня за то, что именно я, человеческая девчонка, стала свидетельницей ее горя. Мне с ранних лет внушали, что волшебный народ мстителен, и я боялась, боялась подходить к морю. Каким облегчением стал отъезд!
Не прошло и недели с того жуткого дня, как Алан засобирался в путь. Его родители умерли за несколько лет до этого, он говорил, что больше в родном доме его никто не держит. Он направлялся в Лондон. И уж не знаю, как он согласился взять меня с собой, наспех обвенчаться и уехать… Возможно, лишь потому, что был вне себя от горя и не знал, что делать с малым ребенком. А я, старшая в семье, с детства заботилась о братьях и сестрах. Я забыла об иллюзиях. Твой отец до смерти любил эту ведьму и тебя любил, куда больше, чем девочек. Я много лет на него злилась. Но на тебя – никогда. Лишь в первые дни я боялась прикоснуться к ребенку волшебницы. А Алан, собирая наши скромные пожитки, то и дело останавливался, хватался за голову, так и сидел часами, глядя перед собой и ничего не говоря. Мне было невыносимо горько глядеть на него. А ребенок все время кричал, вопил так, что дом, казалось, ходил ходуном. Плакал. Тосковал по рукам матери и морю, в котором родился. Я не могла винить тебя в том, что стало с Аланом. Ты ничем не отличался от человеческого ребенка и был похож на отца. Чем старше ты становился, тем сильнее на него походил. Но повторяю, у тебя их глаза, глаза роанов, глаза твоей матери-королевы.