«Алиса, Элисон, miminko, я же тебя...»
Но ты пока тоже не готов произнести это вслух.
И не потому, что ты не понимаешь, что с тобой происходит — это как раз лежит на поверхности.
И не потому, что это слово истерто до дыр двумя десятками Ян, Ань, Терез и Марий — или кто там еще был у тебя для твоих трашек (что по ходу напоминало отчаянную, но бездушную случку). А потому, что ты уже знаешь: посчитав, что ты ей лжешь, или играешь с ней, или вот так пытаешься привязать ее («Ты же звезда, тебе же нужны только влюбленные в тебя глаза?» — ее слова, сказанные ею тебе еще год назад?), она ударит тебя заранее и ударит наотмашь.
Что у них и произошло сегодня утром в гостинице.
После того, как она едва не расплакалась, он попытался с ней поговорить, но она начала вырываться. Чуть ли не силой ее удержав, он в итоге «прикрыл» ее эмоции близостью. Но после того, как она окончательно пришла в себя, поставил ее под душ и там же, в ванной, вытирая ей щеки рукой, предложил им стать официально парой.
— Я не смогу переехать к тебе, — тут же отбрила его она.
— Я тебя не об этом прошу. — («Хотя об этом тоже.») — Я прошу тебя наконец прекратить валять дурака и позволить нам везде появляться вместе.
Молчание
Молчание. Зато ее пальцы мнут губку так сильно, что откуда уже сыплется пена, и следом:
— Мне надо напомнить, что у тебя для этих вещей уже подписан контракт с моделью? И если ты сейчас его разорвешь, то заплатишь громадную неустойку.
«Ty vole!» («Ну офигеть»).
— Элисон, — он вздохнул, — заканчивай этой цирк?
— Хорошо. Я НЕ МОГУ сделать то, что ты от меня хочешь.
— Ага. Тогда давай разбираться, почему? — приготовившись выслушать все, он уселся на бортик ванны.
Новая пауза, ее легкий вздох, словно ей не хватало воздуха, и ее взгляд, закрытый от него ее серыми радужками, точно стальными ставнями:
— Хорошо, давай поговорим об этом после вечеринки у Исаева.
— А что, после нее у нас что-то такое изменится? — с легкой иронией осведомился он. — Или ты считаешь, что Исаев тебя не поймет? +
— Не знаю. Дай мне шампунь!
Он перегнулся, снял со столешницы раковины бело-желтый тюбик:
— На, держи.
— Спасибо.
Поглядев, как она быстрыми движениями взбивает волосы, на потоки воды, устремившиеся вниз по ее груди к животу и бедрам, он дождался, когда она промоет глаза и, отфыркавшись, поглядит на него.
— Элисон, — он аккуратно отобрал у нее лейку душа, — может, ты все же внесешь конкретику?
Очередное молчание. Делает вид, что тщательно отжимает волосы.
— Элисон?
(Если бы он только знал, как сейчас она ненавидела это имя. Но, к сожалению, он не знал и продолжил «добивать» ее».)
— Элисон, послушай меня. Я знаю, как я отношусь к тебе, и кто ты для меня.
— Да? И кто же?
— Ну не пресс же атташе, — пошутил он.
— Ха! Меня это как раз устраивало.
— А меня уже нет. И что будем делать?
— Так, — и сердито, на русском: — Я тебе все сказала!
После этого она закрылась от него совсем, если не считать той истории в такси, когда она по дороге в аэропорт начала искать его руку. Но в целом — вот он, первый удар от нее, после которого ты, как оплавленная с одной стороны пластиковая игрушка. И если раньше ты мог бы смириться с ее ответом и жить как-то дальше (да по хрен, тебя и не так опускали), то теперь это просто мучительно.
Впрочем, он знал, как это бывает. Понял еще тогда, с Лизой. Он не понял другого: она тоже знала, как это, влюбляться в того, в кого не надо, не стоит, когда ты думаешь, что это только преподнесённый тебе детством урок, а оказалось, это на всю жизнь. И каково это, ждать ответ на непринятые им звонки и письма, которые, как перелетная птица, улетают к нему с той лишь разницей, что она еще может вернуться к тебе, а он — никогда больше. И как это, расставаться с мечтой, а потом годами носить в сердце нож, который вываривает твою душу до ледяного: «Я больше никогда и ни в кого себе не позволю...»
Она все это прекрасно знала!
Она только одного понять не могла: когда она предала свою клятву никогда не сближаться с ним и позволила себе быть счастливой?