— Нет, — повторил он. — Я имел в виду — нет, это чертовщина какая-то.
Грецион выглянул в окно и приметил что-то необычное. Профессор не заметил, но по экрану телевизора пробежала рябь.
— Очень странные дела, — сказал Психовский, вытащил банкноту и, положив ее на стол, спешно вышел. Хуан залпом выпил свой коньяк с кофе, тоже положил банкноту номиналом помельче, спрятал неудачливый лотерейный билет в карман, надел очки и выбежал на улицу вслед за Греционом.
Бармен слегка расстроился, что с его глазами случилась такая ерунда — но, увидев чаевые, сразу повеселел. Он подумал, что это можно считать выгодной сделкой, чем-то на подобии купли-продажи души дьяволу: я вам глаза, вы мне — недельный запас чаевых.
На улице все так же мерцало солнце, добавляя общей картине контрастности, даже как-то чересчур. Но Грецион чувствовал — что-то не так. Его ощущение грядущего глобального события обострилось, а все вокруг будто залили формалином, в котором другие чувства тонули. Профессор точно заметил какое-то движение за окном, и оно ему показалось очень инородным, словно не от мира сего.
Хуан выбежал следом, ничего такого не ощущая. Но он, как профессиональный ловец удачи, приметил, что она словно утекает от него, просачиваясь в воронку, дырку на плоти бытия.
Грецион, ничего особенного не увидев, повернулся к Хуану.
— Зачем вы побежали? — удивился тот.
— Затем же, зачем и вы, — пожал плечами профессор. — Я побежал, потому что подумал, что кого-то увидел. Вы побежали, потому что побежал я. И вот мы стоим, как два ненормальных с голубыми глазами — это меня, на самом деле, не особо смущает. Голубой, хотя, вернее, аквамариновый, вообще очень красивый цвет. Но у меня очень нехорошее предчувствие, притом довольно давно…
Грецион осекся, потому что заметил, что Альтерего его не слушает. Тот завис на какой-то точке, будто загипнотизированный часиками на цепочке в умелых руках трюкача.
Психовский повернулся, наконец-то увидев то, что его забеспокоило внутри.
Вдали улицы стоял человек — хотя, говорить вдали здесь можно очень условно, потому что расстояние, казалось, постоянно менялось, то сжимаясь, то вновь удлиняясь. Фигура увеличивалась, и довольно скоро оказалась там, где Грецион ее увидел — около высокого окна забегаловки. Тогда фигура перестала словно гармошкой гнуть под себя пространство, будто не умея двигаться по-другому.
В нескольких шагах от Хуана с Греционом стоял золотоволосый юноша с чертами лица, которые описывались только банальным «прекрасные». Словно собранный по золотому сечению, он стоял в белой, подобно греческой одежде, грудь была обнажена. Как ожившая статуя скульптора, больше всего в жизни ценившего красоту, юноша стоял во всем своем мягком, медовом великолепии и смотрел вперед, взглядом глаз цвета небесного камня врезаясь в двух вышедших из бара, но в то же время будто игнорируя их присутствие.
— Мда, — наконец-то отошел от увиденного Грецион. — Коньяк с кофе пили вы, а видим мы, как я понял, одно и то же. Видимо, в мою газировку тоже что-то сообразили.
— Такой же, — только и смог проговорить Хуан.
— Так, то есть вы такого уже видели? — Писховский сделал шаг вперед — юноша не двигался. — И уж явно, я думаю, не в музее. Хорошо, версия с ожившими статуями — абсолютный бред, отбросим сразу.
— Что-то? — потряс головой Альтерего.
— Ну, я пытаюсь разобраться, что это, — Психовский мыслил как-то слишком трезво и резво, хоть, в отличие от Хуана, видел юношу впервые. Но долгие разговоры о богах, оккультизме и загадках древних цивилизаций закаляют психику, особенно когда разговор об этом всем идет со студентами.
Но неприятное ощущение все еще не покидало прфоессора.
— Разве это…
— Нет, — перебил профессор. — Это точно не человек. Где вы видели такого идеального? Даже если кто-то устроил ролевые игры по мотивам древней Греции, или рядом опять открылся один из косплей-фестивалей, человек бы не выглядел так идеально. Люди такими не бывают.
Психовский нашел новую игрушку, которую ему интересно было изучить — и перед этим интересом другие чувства пятились, зная, что взбунтуйся они против великого Любопытства — будет худо.
— К тому же, его глаза…
Юноша шевельнулся — рука легонько поднялась вверх, а потом он сделал шаг. По крайней мере, попытался — движения его были как у младенца, который только-только учился ходить и управлять своим телом. А потом, как показалось Грециону, пространство снова сжалось и разжалось. Юноша оказался практически губы к губам с профессором, продолжая молчать и смотреть прекраснейшим из взглядов.