— Вы просто…
— Нет, я объясню вам, почему вы ведете себя как последние идиоты, раз уж вы меня сюда притащили. Вы пытаетесь попасть туда, не знаю куда и даже не представляете, по каким законам работает то место. И все эти разговоры о вечном счастье после черты… пустые обещание, придуманные теми, кому доверять ну никак нельзя. И я не говорю, что после черты ждет холодный мрак. Просто там вы уже не будете понимать, что такое счастье, это иные категории. Вы вообще забудете, что такое быть человеком, и потеряете самое драгоценное…
— Это и есть прекрасное, — перебил Грециона Игидиус. — Расскажите нам про эти иные категории. Расскажите про атлантов, профессор. Что ждет нас здесь и что там, за чертой, средь потолков капеллы…
Психовский терпеть не мог говорить с двумя группами людей: наглыми студентами и психами. И если у первых все хотя бы было с головой в порядке, то тут… приходилось играть по их правилам, чтобы чего не учудили.
— Хорошо, я расскажу, что понял, — вздохнул профессор. — Они просто вас заменят. Они…
И тут это случилось опять — где-то вдали словно лопнул шарик, отозвавшись далеким эхом, и на месте одного человека с аквамариновыми глазами появился прекрасный юноша. Все остальные издали какой-то радостный, чуть ли ни гортанно-друидический возглас.
— Нам пора, профессор, — Игидиус Игидий поправил длинные волосы и заулыбался во весь рот. — Не останавливайтесь. Мы дослушаем, покуда не отправимся в полет к прекрасному.
— Ну почему же вы такие дураки! Отдаете самое дорогое ради каких-то там прекрасных картинок. Не будет там никакой Сикстинской капеллы, не будет вообще ничего знакомого.
Но Игидиус уже не слушал — эта фраза долетела до мужчины обрывком, потому что перед глазами высились расписные потолки капеллы, несясь вверх, в бесконечную воронку, где становились еще более чудесным.
А потом Игидиус Игидий почувствовал… нечто непонятное, но вовсе не наслаждение, и не счастье, и не блаженство — он почувствовал категорию, которую не мог объяснить.
Перед тем, как уступить свое место атланту и раствориться в том мире, куда мужчина так хотел попасть, Игидиус испугался. И слишком поздно осознал, что не хочет покидать этот мир, ведь никаких прекрасных образов из-за черты даже не виднелось — идеальное оказалось совсем иным, непонятным и чуждым.
Профессор выругался, когда на месте говорившего с ним появился атлант. Осознав, что на него пребывающие в экстазе сектанты-фанатики внимания уже не обращают, Грецион вскочил со стула, открыл дверь и рванул на улицу, несясь подальше от узких и мрачных переулков.
По дороге он снова вытащил смартфон и залез в список контактов — может, хоть сейчас ему дадут позвонить.
Расположись карты жизненных событий слегка по-другому, упади кости рока не теми числами — что определенно случилось в других вариантах реальности, — и у Карлы Рудольфовны не зазвонил бы телефон. Госпожа Шпицц не оторвалась бы от созерцания смирно сидящего напротив атланта, не взяла бы смартфон с тумбочки и не ответила бы. Возможно даже, что где-то там, при ином развитии событий, Карла Рудольфовна была бы ведьмой старой школы, и вместо новенького сенсорного телефона пользовалась бы старым проводным — все ради атмосферы.
И, конечно же, медиум не услышала бы из динамика голос Грециона Психовского.
Но все это произошло, а потому лицо Карлы Рудольфовны, напоминающее штормящий морщинистый океан, расплылось в улыбке.
— Я уже готов к твоим едким подколам, — рассмеялся Грецион — голос его смешивался со свистом кружащего воздуха. — Но на этот раз я по серьезному делу, правда.
— Я оставлю подколы на тот момент, когда ты к ним не будешь готов. Ты что, бежишь?
— Да! Знаешь, спорт и все такое.
— Врешь, никогда ведь не любил бегать, — хмыкнула медиум и уселась на стул, положив на в обязательном порядке кружевную скатерть телефон, параллельно включив громкую связь.
— Вру, — признался профессор. — Я только что сбежал из плена фанатиков-сектантов. Очень милых, кстати, со второго раза они умудрились не выплеснуть мне воду в лицо, а дать ее попить. А теперь у меня тут просто догонялки.
— С кем же, интересно?
— Добегу до своего номера, и расскажу. Приготовься записывать — я тебе расскажу столько, сколько даже ты со своими потусторонними прибабахами не знаешь.