Когда они уселись в его кабинете, генерал продолжил:
— Слышал, слышал о твоих успехах. Молодец, мы в кадрах следим за твоими делами. Покажи им, как надо работать, а то уж очень много жалоб и криков о сложных условиях, невозможности ведения разведки. Я, конечно, не верил и не верю этой чепухе, везде можно работать, только надо уметь. Твой пример подтверждает мои мысли. Да, чуть не забыл, очень хорошо, что встретил тебя. — Генерал достал из ящика стола какую-то белую коробочку и, протягивая ее Дронову, сказал: — Прочитай-ка там по-английски, от чего эти таблетки?
Виктор перевел.
— Ты знаешь, — продолжал генерал, — нигде не могу найти, даже в Кремлевке. Посмотри там у себя, если найдешь, пришли через участок почтой.
— Нет проблем, — ответил Виктор.
Уходя, Виктор решился и подарил генералу красивую ручку «Паркер» с золотым пером. Изуитов тепло попрощался с Дроновым и просил не стесняться, заходить. Дронов почувствовал, что между ними установилась какая-то близость.
Оставшись один, генерал подошел к сейфу, вынул из него тетрадь в красном переплете и что-то туда записал. Мало кто знал, что у Изуитова были две таинственные тетради: красная, куда он заносил фамилии своих доверенных лиц, и черная, куда заносились люди, по его мнению, нерадивые, проштрафившиеся, которым путь наверх и за границу был навсегда заказан.
Возвратившись из отпуска, Дронов вновь с головой окунулся в работу. В круговерти дел быстро летело время, незаметно подкралась весна.
Виктор по-прежнему регулярно встречался с Людерсдорфом на конспиративных квартирах в Вашингтоне или в Нью-Йорке. Они все больше и больше сближались, что-то тянуло их друг к другу. Может быть, это была общая обида на общество, которое, как им казалось, не оценило их способности и талант, сделало изгоями, не дав занять достойное место.
Иногда они долго засиживалось во время встреч за бутылкой, обсуждали самые различные вопросы, спорили, доказывали друг другу свою правоту. Дронов в спорах порой был очень агрессивен, его агрессивность переходила иногда в откровенную русскую грубость, которая возникала, вероятно, оттого, что его совесть была не спокойна. Для нее, по всей видимости, было недостаточно тех аргументов, которые он находил в свое оправдание, и в спорах она вновь просыпалась и давала о себе знать. И все-таки истинной причиной бунта совести было нечто другое. Дронов, несмотря на свои прежние заверения, что никогда не станет на путь предательства, не станет агентом, все больше и больше отступал от своих принципов. Под влиянием Людерсдорфа становился настоящим агентом. Американец постепенно втягивал его в свои сети, ставил задачи, усложняя их. И Дронон ничего не мог поделать с собой, выполняя волю своих хозяев. Иногда ему хотелось прекратить эту опасную игру, но выйти из нее было уже невозможно, хотя он понимал: сколько веревочке ни виться, а конец будет.
Американец все больше привлекал его к выполнению своей глобальной задачи — проникновению в высшие органы ГРУ, нацеливая его на Изуитова как на главный объект.
Как-то сильно подвыпив, они вдвоем парились в небольшой баньке на берегу озера в лесу. Людерсдорф был большой любитель попариться, вероятно, эта привычка осталось у него с Финляндии. Но выпивоха он был классный. В ЦРУ про него говорили: ему надо ведро водки выпить, чтобы захмелеть. Дронов тоже стал больше пить. Они по очереди стегали друг друга по разгоряченным красным спинам, плескали водой на раскаленные камни, пар столбом поднимался вверх. Потом прямо из парной бросались в ледяную воду озера, отдыхали в предбаннике, закутавшись в белые простыни, пили холодное пиво, болтали о всякой всячине.
— Кирилл, — как-то неожиданно начал Виктор. — Здесь, надеюсь, нет ушей?
— Конечно нет, об этой хижине дяди Тома кроме меня никто не знает.
— Хорошо, — продолжал Виктор. — Мне пришла в голову шальная идея. Хочешь, поделюсь?
— Давай, давай, — охотно согласился Кирилл. — В шальных идеях часто есть крупицы гениальности.
— Не уверен, что ты найдешь там эти крупицы, скорее это бред сумасшедшего, — продолжал Виктор. — Представляешь, какой бы мы с тобой могли бы наделать звон на весь мир, какую пищу могли бы дать писакам-журналистам, историкам, политологам, политикам, если…
— Ну не тяни, что если? — перебил его Кирилл.
— Если, представь себе, я вербую тебя, и ты становишься агентом ГРУ. Только подумай, какой спектакль можно было бы разыграть, — заговорил Виктор. — После нас будут долго разгребать, сочинять небылицы, легенды и никогда по-настоящему не поймут до конца, не поверят.
— Ха, ха, ха, — расхохотался Людерсдорф. — Действительно, здесь что-то есть карамазовское, запредельное.