Сегодня была «Большая экскурсия по Вечному городу». Так написали в программе. Вообще-то она должна была случиться еще в первый же день, по приезде, но Валерия извинилась, что некая Марина приболела, а эту экскурсию ведет она и только она. «Так что – мы сегодня с вами отправимся в Помпеи. Завтра съездим в Тиволи, во дворец Борджиа, а уж послезавтра Марина обещала выйти». Все тревожно прикидывали – как эта самая Марина собирается уложиться со всей программой в один день, если в нее входили и Форум, и Колизей, и Сан-Пьетро, и даже музеи Ватикана, своей насыщенностью готовые поспорить со всем вышеперечисленным.
Вот тогда-то Арсений и осознал свое плоскостопие во всей красе. Уже выруливая на лестницу, охраняемую оранжево-синими швейцарскими гвардейцами и ведущую из музея прямо на площадь перед Сан-Пьетро, он не понимал – как ,сквозь эту острую боль добредет до Колизея, значившегося в списке последним? Но он дошел. Боль не ушла, даже никак не смягчилась, а вполне закономерно и даже физиологично усиливалась от шага к шагу. Но Арсений про нее молчал, и вовсе не потому, что некому было о ней сказать, а потому, что рука его уже коснулась черной и полустертой ступни мраморного Петра, там, уже внутри храма. Арсений не загадал никакого желания – просто не успел. Только на какое-то зыбкое мгновение, когда его ладонь уже сползала с гладкого камня, откуда-то, из бокового зрения показалась запыленная дорога и бредущий по ней старик. Фигура замедляла шаг, а потом совсем остановилась. Затем стало различимо лицо – седая нечесанная борода, иссохшие и плотно сжатые губы. Лицо уже смотрело вверх, губы шевелились, но слов не было слышно. И вот старик повернулся в обратную сторону, и зашагал, растворяясь постепенно в глубине бронированного стекла, за которым молчала Пьета из незабвенно розового мрамора. Вокруг толкались какие-то неясные японцы, и Арсений плохо понимал – как ноги его сюда вынесли. Он понял только одно – у него не хватит уже духу пожаловаться на эту боль даже самому себе, и он пройдет все, и терпеливо выслушает все, что поведает им через радионаушники холодная, деловая и все время немного раздраженная Марина.
Уже у Колизея их нагнала, выскочив непонятно откуда, Валерия и, извиняясь, сказала, что туда вход за отдельную плату, а нам всем скоро идти ужинать – ждать нас в этом арендованном ресторанчике не будут. Так что – поспешите.
Только упав на гостиничную кровать Арсений позволил себе тихо завыть и схватиться за ноги. В душе он подставил их под сильную струю почти горячей воды и скрипел зубами минут пятнадцать. Соне никогда не нравилось то, как он подолгу застревал в ванной, а под конец их совместной жизни это стало уже стандартным поводом к очередному тихому скандалу. Лучше бы уж она была итальянкой, подумалось ему в который раз – пусть бы она орала во всю глотку. Так было бы легче. Гораздо страшнее, когда львиная доля претензий остается под толстой скорлупой своего «я», а наружу мелко и подленько, двумя-тремя словами выползает что-то незначительное и пустое – вроде невынесенного ведра с мусором. И развод тоже вышел тихий, без слов, с шуршанием листочков и царапанием ручек. Попрощались вполголоса и с тех пор виделись только один раз, когда он забирал свои вещи и возвращал ее.
Он запер номер, забросил на плечо рюкзак и поплелся в их вежливо-равнодушный ресторан, где кормили недоваренными макаронами, и довольно неплохой курицей. Он проходил этим маршрутом уже третий день и потому хорошо помнил, что вон там, надо повернуть налево, в переулок, где будут тесно уплотнены 3-х и 2-х звездочные отельчики, чуть дальше – овальная площадь, с довольно запутанной системой светофоров, где папа одного из их семейств едва не угодил под колеса Lancia и был изящно обматерен аборигеном. Перейдя площадь и обогнув супермаркет, вы оказывались уже в нужном переулке, в конце которого ресторанчик и располагался. Не доходя пару шагов до него можно было увидеть весьма соблазнительную нумизматную лавочку – или как они там называются – где Арсений еще в первый день присмотрел себе медаль времен Первой мировой. И сегодня он уже решился. Отсчитал необходимые пятьдесят евро, решив сэкономить на Duty-free. Но сделать этого так и не успел.