У границы нужного мне района пришлось спешиться — дальше извозчикам нельзя. Я расплатился, добавив рубль сверху. Кузьма Савельич расплылся в улыбке.
— Спасибо, барин! Если еще куда понадобится — спрашивайте Кузьму Воронова, меня тут все знают!
Богатые кварталы встретили тишиной и прохладой. Здесь даже воздух казался другим — настоянным на цветах из ухоженных садов и ароматах выпечки из кондитерских. Каналы отражали закатное небо, превращаясь в полоски расплавленного золота.
Особняк Громовых возвышался за коваными воротами как белоснежный торт. Три этажа, колонны, лепнина. В саду цвели розы, обвивая беседку, где при других обстоятельствах наверняка устраивались чаепития.
Швейцар, крепкий мужчина в ливрее с позолоченными пуговицами, преградил мне путь еще на подступах к парадному крыльцу.
— Вы к кому? — спросил он тоном, не предполагающим дискуссий.
— К господину Громову. По поводу объявления о медальоне.
Физиономия швейцара приобрела выражение превосходства.
— Госпожа Громова велела никого не пускать, — отрезал он. — Особенно всяких… ныряльщиков.
— Но объявление написала не она, а сам господин Громов.
— Объявление написал господин, а распоряжение госпожи — не пускать. Уходите.
Он сложил руки на груди, превращаясь в живое воплощение непреклонности. Спорить было бессмысленно. Такие типы готовы стоять на своем до второго пришествия.
В этот момент калитка скрипнула, и во двор вошел невысокий мужчина в дорогом, но помятом костюме. В руках он нес кожаный портфель, набитый бумагами так, что застежки едва сходились.
— Добрый вечер, Матвей, — устало кивнул он швейцару.
— Добрый вечер, Василий Петрович, — тот мгновенно преобразился, становясь воплощением почтительности.
Так это и есть знаменитый адвокат Громов? Я представлял его иначе. Властным, из тех, кто одним взглядом заставляет присяжных менять вердикт. А передо мной стоял обычный уставший человек средних лет с мягкими чертами лица и добрыми карими глазами за стеклами очков.
— А вы, молодой человек…? — он вопросительно посмотрел на меня.
— Данила Ключевский. Пришел по поводу вашего объявления. Был сегодня в Камышовой бухте.
— Правда? — Громов оживился. — И как успехи?
— Боюсь, неутешительные. Но я хотел бы обсудить некоторые детали…
— Василий Петрович, — вмешался швейцар. — Лариса Андреевна строго-настрого велела…
— Знаю-знаю, — адвокат махнул рукой. — Но это же по делу. Проходите, молодой человек. Матвей, проводите господина Ключевского в гостиную, я сейчас подойду.
Швейцар скривился так, словно проглотил лимон целиком, но возражать хозяину не посмел. Провел меня через вестибюль, где мрамор соседствовал с бронзой, а бронза с позолотой.
— Подождите здесь, — буркнул он, оставив меня в гостиной.
Я огляделся. Восточные ковры устилали паркет. Мебель красного дерева блестела лаком, на стенах висели картины в тяжелых рамах, в основном пейзажи и натюрморты.
У окна красовался рояль, на котором, судя по слою пыли на крышке, давно не играли. Над камином висел портрет седовласого господина в мундире с орденами, внешностью смутно напоминавшего Громова.
Дверь распахнулась, и в гостиную ворвался вихрь из шелка и духов. Лариса Громова, в отличие от мужа, оказалась именно такой, какой я ее и представлял — эффектная блондинка лет тридцати с пышными формами и кукольным личиком. Платье с глубоким декольте цвета морской волны подчеркивало все, что можно и нельзя подчеркивать в приличном обществе. Драгоценности на ней сверкали как новогодняя елка — серьги, колье, браслеты, кольца.
«Блестяшки!» — мысленно ахнула Капля. — «Много-много! Красиво! Можно потрогать?»
«Даже не думай.»
«Капа только посмотрит! Глазками — смотри-смотри!»
— Василий! — начала она с порога. — Почему ты не предупредил меня что придешь не один…
Тут она заметила меня и осеклась. Глаза, удивительно светлые, почти бесцветные, скользнули по моей фигуре с быстротой опытного оценщика. Потом губы растянулись в улыбке, которая мгновенно сбросила ей лет пять.
— О! А вы, должно быть, ныряльщик?
За ней в комнату проскользнула девушка лет пятнадцати в розовом платье с рюшами. Дочь унаследовала красоту матери, но в ее голубых глазах уже читался холодный расчет.
— Мама, зачем ты позволяешь всяким… — начала она, но мать жестом велела ей замолчать.
— Анечка, не груби гостю! Садитесь, господин…?
— Ключевский. Данила Ключевский.
— Какая интересная фамилия! — Лариса опустилась на диван с грацией, словно отработанной годами практики. — Вы не родственник тех Ключевских, что владели заводами в Туле?