Склады Добролюбова занимали целый квартал. Длинные деревянные строения с высокими потолками, рассчитанные на хранение тысяч бочек с водой. Обычно отсюда доносился шум: стук молотков, скрип тележек, голоса рабочих. Сейчас стояла такая тишина, что слышно было, как где-то капает вода.
Я толкнул тяжёлую дверь. Та открылась со скрипом. Внутри царил полумрак. Солнечные лучи пробивались сквозь щели в стенах, освещая пылинки в воздухе.
Ряды бочек уходили в глубину помещения, теряясь в темноте. На каждой виднелось фирменное клеймо — стилизованная волна с вписанными буквами «ЧВД». Пахло сыростью, деревом и чем-то ещё, неуловимо тревожным.
«Плохая вода», — тихо забулькала Капля. — «Капля чувствует».
«Тише, малышка. Я знаю».
— Эй! — крикнул Волнов, и его голос многократно отразился от стен. — Есть тут кто живой?
Никто не ответил. Только эхо долго металось под высокими сводами, постепенно затихая.
Прошли между рядами бочек. Наши шаги гулко отдавались в пустоте.
— Вот же напасть, — бормотал Волнов. — Куда все подевались? Что случилось то?
Мы с Надей знали, что случилось, но я не стал говорить Волнову ничего. Пускай сам всё услышит от владельца фабрики.
В конце склада виднелась фанерная перегородка, отделяющая контору от основного помещения. За ней горел свет, единственный признак жизни в этом царстве запустения.
— Там должен быть Добролюбов, — сказал я. — Пойдёмте.
Мы двинулись к свету, и с каждым шагом тревога нарастала. Что-то было очень неправильно в этой картине. Не просто остановка производства, а какая-то… обречённость, что ли. Как будто сам воздух пропитался отчаянием.
У самой перегородки Волнов споткнулся о брошенную тележку для перевозки бочек. Та с грохотом упала набок, и звук прокатился по складу, заставив всех вздрогнуть.
— Тысяча чертей! — выругался старик. — Кто ж тут всё побросал?
Но его возмущение звучало неубедительно. Страх проступал сквозь напускную браваду, как ржавчина сквозь краску.
Я толкнул дверь в контору. Та была не заперта и легко поддалась. За ней открылось небольшое помещение с низким потолком, заставленное конторской мебелью. И за массивным дубовым столом, заваленным бумагами, сидел человек, которого мы искали.
Глава 14
Добролюбов выглядел как человек, переживший кораблекрушение и выброшенный на необитаемый остров. Буквально за несколько дней коренастый, румяный купец превратился в собственную тень.
Глаза его были красными от бессонницы, под ними залегали тёмные круги. Едва пробившаяся темная щетина на щеках придавала купцу вид бродяги. Плечи опущены под невидимым грузом. Дорогой сюртук помят, словно спал он тут же в кресле. На лацкане пятно от пролитого чая.
Стол перед Добролюбовым представлял собой поле битвы, где бумаги были павшими солдатами. Счета, накладные, договоры громоздились беспорядочными кучами, словно их швыряли в приступе отчаяния.
Некоторые листы упали на пол, но никто не потрудился их поднять. Рядом стояла пустая кружка с засохшими коричневыми разводами на дне и чарофон, брошенный так небрежно, будто в середине важного разговора у хозяина опустились руки.
Я смотрел на эту картину разрухи и невольно думал: вот она, хрупкость человеческих достижений. Вчера ещё процветающий купец, сегодня сломленный человек. И всё из-за чьей-то алчности.
Мергель, человек с жабьей физиономией и мелкими злыми глазками. Я почти физически ощущал его незримое присутствие в этой комнате.
Василий Петрович поднял голову при нашем появлении. Попытался изобразить подобие улыбки. Получилась горькая гримаса, от которой стало только больнее смотреть на него.
— А, господин Ключевский, — голос у него был хриплый, надтреснутый. — И… доктор Светлова, полагаю? Рад познакомиться, хотя и при столь печальных обстоятельствах.
Он встал, покачнулся, ухватился за край стола. Протянул руку Надежде для приветствия. Та пожала её, и я заметил, как дрогнули её брови при виде его состояния. Взгляд медика, который уже оценивал состояние пациента.
— Здравствуйте, Василий Петрович, — её голос был мягким, успокаивающим. — Мне очень жаль, что мы встречаемся в такой момент.
— Присаживайтесь, — Добролюбов махнул рукой в сторону большого стола для заседаний. — Хотя не понимаю, зачем вы приехали. Я ведь всё объяснил вчера по телефону. Денег нет и не будет. Разорён. Банкрот. Конец.
Последние слова он выплюнул с горечью человека, вынужденного признать своё поражение вслух.