Золотов и Громов уже ждали. Антиквар нервно постукивал пальцами по столешнице. Ритмичная дробь выдавала его волнение лучше любых слов. При моём появлении он вскочил, словно разжалась пружина.
— А, Данила! Наконец-то! Я уж думал…
— Всё в порядке, Семён Аркадьевич, — успокоил я его. — Присаживайтесь. У нас есть время до прихода гостей.
Громов поднял голову от бумаг, которые раскладывал на столе с обычной методичностью.
Он даже несколько минут ожидания использовал для того, чтобы поработать.
— Итак, что за дело предстоит? — адвокат протянул мне руку. — Вы были весьма загадочны по телефону.
— Всё прояснится, когда придут наши собеседники, — сказал я, отвечая на рукопожатие. Пока скажу только, что может потребоваться оформить соглашение.
Я осмотрел стол. Вместо обычного для таких встреч обильного угощения я заказал только лёгкие закуски.
Нарезанный сыр нескольких сортов, копчёная рыба с перламутровым отливом чешуи, свежий хлеб, масло в фарфоровой маслёнке.
И два графина с водой, такие одинаковые на вид, что не отличишь. Один стоял у дальнего края стола, где будут сидеть антиквары. Второй возле моего места.
Прошло десять минут. В коридоре послышались шаги, несколько человек поднимались по лестнице. Тяжёлая поступь, неуверенная. Остановились у двери. Приглушённые голоса спорили, кому входить первым.
— Ты иди, это твоя идея была!
— Почему я? Мы все в равной степени…
— Тише вы! Сейчас услышат!
Наконец дверь приоткрылась. В щель просунулась чёрная борода Прохора Мутного. Его я узнал сразу, именно он бросал предметы в канал. Поэтому его физиономию я уже видел благодаря «Памяти воды».
Маленькие глазки забегали по комнате, оценивая обстановку. Убедившись, что засады нет, антиквар вошёл.
Антиквар был грузным, в дорогом, но помятом сюртуке. Руки нервно теребили пуговицы, поправляли воротник, снова возвращались к пуговицам.
За ним протиснулся Степан Звонарёв. Полная противоположность компаньону, худощавый до костлявости, с острыми чертами лица хищной птицы. Очки постоянно сползали с тонкого носа, и он машинально поправлял их указательным пальцем. Одет аккуратно, но небогато, коричневый сюртук видал лучшие дни, манжеты слегка обтрёпаны.
Последним появился Игнат Карасёв. Круглое лицо блестело от пота, хотя утро выдалось прохладным. Редкие волосы прилипли к лысине. В пухлой руке измятый платок, которым он постоянно промокал лоб и шею.
Троица неловко поздоровалась, расселась напротив нас. Машинально потянулись к графину, видно от волнения пересохло в горле. Налили воду в стаканы, сделали по глотку.
— Полагаю, вы выполнили первое условие? — начал я без предисловий. — Заявления из полиции отзваны?
Мутный торопливо закивал, полез во внутренний карман. Вытащил сложенные вчетверо листки, уже слегка помятые.
— Да-да, разумеется! Забрали сегодня утром, как только участок открылся. Вот справки, заверенные дежурным. Всё по форме, с печатями…
Протянул бумаги через стол. Я заметил, как дрожат его пальцы. Взял документы, бегло просмотрел. Передал Громову, пусть проверит.
Адвокат изучил бумаги максимально дотошно.
— Подписи на местах, печати подлинные, — кивнул он. — Дело можно считать закрытым.
— Хорошо. Теперь второе условие, — продолжил я. — Вы должны извиниться перед господином Золотовым за причинённые волнения и попытку опорочить его честное имя.
Антиквары переглянулись. В их глазах читалось: «Ещё и извиняться?» Но выбора не было, их имущество находилось в надёжном месте на дне канала, упакованное в магические пузыри Капли.
Звонарёв первым поднялся. Поправил очки, неловко поклонился Золотову:
— Семён Аркадьевич, приношу искренние извинения за вчерашнее… недоразумение. Мы были введены в заблуждение неверной информацией. Надеюсь, вы не держите зла.
Голос звучал скрипуче, словно давно не смазанная дверная петля.
Мутный и Карасёв тоже встали. Мутный пробормотал что-то невнятное, больше похожее на ворчание, чем на извинение. Карасёв промокнул лоб платком и выдавил:
— Простите, Семён Аркадьевич. Больше не повторится.
Золотов великодушно кивнул, даже улыбнулся краешком губ:
— Что было, то прошло. Главное, чтобы подобное действительно не повторилось.
Судя по всему, он испытывал огромное облегчение, что всё обошлось. Но я не разделял его чувств.
Перед нами сидели не дети, чтобы за попытку утопить конкурента попросить с них простых извинений. Это трое даже не подозревали, во что вляпались.