Она с недоумением смотрела на…
Секретные документы? Предмет внеземного происхождения? Металлический тубус с ураном?
Между прочим, с секретными документами и емкостями с ураном мы уже сталкивались…
Она с удивлением смотрела на большой кожаный рюкзак, доверху набитый баксами. Купюры не были упакованы в пачки, они были навалены россыпью и плотно утрамбованы.
В купе ехали высокий мужчина лет сорока пяти в роговых очках и коротко остриженный парень, на правой ладони которого была татуировка "Вася". Кому из них? Васе? Или все же очкарику? Спросить не представлялось возможным, поскольку обоих как раз овевали беспробудные и нервно-паралитические красивые сны.
– Сколько же здесь? – воскликнул Джопуа.
– Считать некогда, – отрезала атаманша, – либо берем, либо не берем. И ответ ясен.
Я уже и сам догадался, что рюкзак мы брать не будем. Слишком большие неожиданности сулило нам его присвоение. Мы оставим его так же, как оставили когда-то уран, секретные документы и пакет с кокаином. Мы с хозяевами подобных вещей в казаки-разбойники не играем.
– Но мы вообще что-нибудь берем из этого купе? – уточнил я. – Или как?
– Все остальное берем, – сказала Кровавая Мэри. – Все остальное -
НАШЕ
любимое занятие – ралли. Поскольку у преследуемых, обычно, железо разного уровня паршивости, а у нас – шестисотые "Мерседесы".
Сегодня имеем дело с междугородным автобусом "Икарус". Водитель заметил нас издали и попытался оторваться, но скоро понял, что это предприятие бессмысленное. Все же он попробовал дотянуть до конца лесной зоны. "Мерседесы", ведомые Глотченко и Приговым, уже обогнали его, уже всячески старались преградить ему дорогу, уже Мутант из моей машины дал предупредительную очередь, а автобус все несся и несся вперед. Это было нехарактерно для профессиональных водителей, занимающихся перевозкой пассажиров из России в Германию, а именно с таким мы сейчас, без сомнения, имели дело. Это было против правил. И это было удивительно.
Пришлось стрелять по колесам. Автобус развернуло, и он врезался в дерево. Впрочем, в последний момент дерево заслонилось от него большой, выставленной вперед веткой, и столкновение получилось мягким.
Я затормозил рядом и тут же взрыхлила осенние листья подоспевшая машина Пригова. Преисполненные праведного гнева – ведь были нарушены правила игры – выскакиваем из "Мерседесов" и грозим водителю автобуса оружием. Двери поспешно лязгнули. Давно бы так!
Входим и сразу же обнаруживаем источник упрямства водителя: на одном из передних кресел устроился крупный пузатый мужчина с кольтом в руках и держит водителя на мушке. Сейчас он весь скукожился, собрался, скорчился и больше напоминает шар, из которого торчит рука с кольтом. Между ним и водителем – пустое пространство, все население автобуса сгрудилось в задней часто салона.
Не успеваем и глазом моргнуть, как толстяк разворачивается и вгонят в Пригова две пули, которые присматривают уютное местечко между распахнутыми полами приговского плаща. Пригов заваливается на меня и шляпа сползает ему на лоб.
Я даю очередь из-под Пригова, и толстяк скатывается с кресла. Одна из его рук выворачивается таким образом, что кольт направлен на него же самого, а широко распахнутые глаза удивленно взирают на мушку с раскрасневшегося пористого лица.
В салоне поднимается вопль.
– Я здесь ни при чем! – спешит заверить водитель.
Спускаюсь вниз, перехватывая Пригова за плечи и выволакивая его из автобуса на опавшую листву. Одновременно высвобождается путь для наших парней. Они приказывают всем выйти. Кое кого приходится принудить к этому силой.
Водитель автобуса старается держаться в стороне. Очевидно, он знает, что теперь должно произойти. За каждого своего мы отправляем на тот свет троих мужчин в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти лет, если таковые находятся. И таковые нашлись. Их было даже больше, чем нужно, так что пришлось бросать жребий. Под аккомпанемент отчаянных воплей и мольб о пощаде Мутант, Малинский и Биба оттаскивают упирающихся мужчин в сторону и приводят приговор в исполнение, делая оскалившиеся лица. Мы знаем, что молва о расправе без помех разнесется по необъятным просторам России, и есть шанс, что в следующий раз клиенты поведут себя разумнее.
Осматриваю автобус. Пострадало одно колесо и паутина трещин разошлась по ветровому стеклу. Только и всего.
– Запаска есть? – интересуюсь у водителя.
– Конечно, – с готовностью рапортует тот.
– Выгружай чемоданы.
Он бросается выполнять. Тем временем родственники добираются до застреленных мужиков и лес наполняется криками.
Что ж, не мы начали. Им еще повезло. Окажись на нашем месте командос Верлиоки, их всех заживо бы сожгли вместе с автобусом. Таковы законы в их бригаде.
Оставалось лишь обыскать переселенцев и трупы, но тут произошло непредвиденное. Девочка лет двенадцати приблизилась к Бибе и заглянула ему в лицо.
– Владислав Иванович? – проговорила она.
– Что? – Биба побледнел.
– Владислав Иванович, не узнаете меня? Рита Свирская, из пятого "б".
– Что? – прорычал Биба.
– Вы у нас географию преподавали. Не помните?
Биба молча поднял автомат и расстрелял Риту Свирскую. Зачем он это сделал? Ведь мы не боялись компрометирующих нас показаний. На компрометирующие нас показания здесь, в Польше, мы ложили. А возвращаться в Россию-матушку никто вроде не собирался.
На Бибу с кулаками бросилась модно одетая, интеллигентного вида женщина, которую он тоже бесстрастно уложил. И тут началась вакханалия. Застрочили автоматы, кося разбегающихся людей направо и налево. Раненных настигали, делая из них икебану из материи, крови и мяса. Я заметил светловолосого паренька лет восьми, полулежащего у дерева с кровавой раной в груди. Он был еще жив. Неожиданно все представилось его глазами: призраки смерти в развевающихся длинных плащах и шляпах, с извергающими огонь автоматами. И все это сквозь усиливающуюся розовую пелену. Я нажал на спусковой крючок и видение в глазах мальчика померкло.
Потом мы долго бродили по лесу, собирая трупы, сваливая их в автобус и на чем свет кляня Бибу за его выкрутасы. Автобус подожгли: может быть подумают, что поработали ребята Верлиоки.
Пригова похоронили в лесу и договорились, что не расскажем Кровавой Мэри о происшедшем. Еще повезло, что они с Зурабом отправились решать какие-то вопросы с польской полицией. Будь атаманша на месте, Бибе – крышка.
Пригова похоронили. На могиле его водрузили простреленную в семнадцати местах шляпу. Больше не будет он нам петь о сумерках.
Какое-то время мы еще пялились на огонь. Чуть в стороне от горящего автобуса сиротливо ежились
ЧЕМОДАНЫ
я забросил на антресоли. Мать подошла сзади и положила руку на мою шею. Я повернулся, и материнская ладонь прошлась по лицу.
– Вид у тебя усталый, – сказала она.
Мать и отец навещали меня по очереди, поскольку не на кого было оставить больного дедушку. И всегда мы останавливались в одном и том же варшавском отеле. Вообще все наши ребята, когда к ним кто-нибудь приезжал оттуда, останавливались здесь. Это уже стало традицией.
К примеру, здесь встречался с братом Карлюкин. Сюда приезжали навестить Мутанта его мать и сестра. К Трояну и Малинскому регулярно наведывались жены, а к Бибе наезжал взрослый сын, который, кстати, обретался в одной из бригад Северной Померании. У тамошних бригад, правда, специфика работы была иной: они не вели открытых боевых действий, занимались больше рэкетом, контрабандой, квартирными кражами.
К Пригову в Варшаву приезжала бабушка. Сейчас она получила из нашей кассы десять тысяч баксов и сообщение о том, что больше ей в Польше встречаться не с кем.
Я смотрел на мать и представлял себе, как они с отцом получают десять тысяч баксов. Передо мной и раньше возникала подобная картина и всякий раз до боли сжималось сердце: ведь на десять тысяч баксов здорово не разгуляешься. Правда из того, что они получали от меня теперь, им удалось кое что отложить. И моей задачей было – продержаться как можно дольше.