— Врача. Сходите кто-нибудь.
Люди мешкали в нерешительности. Ему не следовало быть здесь. Нельзя.
Он сел на колени и подождал, пока буря иссякнет из-за собственной тщетности.
Пришел врач. Это была женщина, и если не считать единственного быстрого взгляда, его присутствие ничуть ее не смутило. Она одним-единственным словом очистила комнату. Ее помощник, юный евнух с таким же византийским лицом, как у нее самой, поставил возле нее коробку с лекарствами и стал ждать ее приказаний.
Все для спасения жизни Джоанны делалось быстро, и все же казалось медленным, словно танец. Ни одного движения лишнего, ни одного неточного из-за спешки. Айдан обнаружил в своей руке кинжал. Он не помнил, как взял его и принес сюда. Он узнал ковку клинка — Фарук, и отделку рукояти — Маймун. Там не было ничего от присутствия Марджаны. Куда больше — от крови Джоанны.
Кто-то говорил, прослеживая путь лезвия через тела, перечисляя, что он сделал, чтобы извлечь его, и как, и почему. Это был мужской голос. Его собственный. Недоверие знахарки язвило, как соль на свежей ране. Но у нее были глаза, и пальцы, почти столь же зрячие, и она видела то, что было ясно видно: что там, где должна была быть смерть, с силой билась жизнь. Знахарка не стала медлить и задавать вопросы. Она занялась тем, что он оставил ей.
Айдан поднял глаза и увидел незнакомое лицо, но глаза он узнал, темные, ясные и молодые среди морщин старости. Госпожа Хадижа откинула свою вуаль; она опиралась на тросточку, но легко, без дрожи в руке или в теле.
Она поманила его, и Айдан не решился ослушаться. Он не хотел покидать комнату, и она остановилась у внутренней двери, откуда тянуло прохладой воды и долетали брызги фонтана из внутреннего дворика.
Она села у порога на матрац, с которого, Айдан смутно помнил, он согнал его обитательницу. Резким жестом Хадижа усадила его рядом с собой.
— Расскажи мне все, — приказала она.
Она знала — или подозревала — почти все. И она была непреклонна. Он сказал ей правду:
— Моя госпожа была со мной. Ассасин нашел ее там и нанес удар.
— Я вижу, — отозвалась Хадижа. Она смотрела не на Джоанну, а на Айдана.
Он посмотрел на себя. Он почти не испачкался, кроме руки, сжимавшей кинжал. К некоторому удивлению, он вспомнил обжигающий поцелуй клинка. Длинный разрез, тонкий, как волосок, пересекал его бок. Кровь почти не текла. Порез слегка саднил; Айдан осознал это, и сразу же забыл о нем опять,
— Знаешь ли ты, госпожа моя, что раб Масиафа — женщина?
Хадижа медленно кивнула.
— А, — промолвила она, — ифрита. Я боялась этого; я молилась, чтобы это было не так.
— Ты знала? — воскликнул он. — Ты знала, и не сказала мне?
— Я не была уверена, — ответила она. — Но да, я знала о ней. Она стара, сильна, и никогда не знала промаха в убийстве.
— До нынешней ночи.
— Молю Аллаха, — промолвила Хадижа. — Такова сила желания Синана, что он обнажил самое смертоносное свое оружие.
— Если бы я только знал, — сказал Айдан. Из глубины его существа поднимался крик; он загнал его обратно. — Я видел ее. Она преследовала нас. Она говорила со мной. Она назвала меня тем, кем я был — Халид, «Чужеземец». Я принял ее за одну из моего племени. Мне и не снилось, что это может быть она… кто…
— Ты не первый мужчина, чьей роковой слабостью оказалась женщина. Или две.
Его лицо вспыхнуло.
— Если в этом есть бесчестье, то оно только мое.
— А дитя — он тоже твое?
Кровь отхлынула от его лица.
— Откуда ты знаешь?
— Женщины всегда знают, — ответила она и вздохнула. — Я была достаточно глупа, чтобы надеяться… Неважно. Я не мужчина этого Дома, чтобы защищать его честь сталью. Но мои попытки защитить тоже не привели к успеху. Не пытайся лгать мне. Я знаю, что каждый из вас искал другого.
— Еще час, и я устремился бы искать ее.
— Несомненно. Еще час, и ты нашел бы ее. Мертвой.
Это было не одобрение. Но это было в некотором роде прощение. Он склонился перед нею.
— Значит, ее не накажут?
— Разве она не достаточно наказана?
Руки Айдана болели. Он сжимал кулаки, и ногти глубоко впились в ладони.
— Это меня следует наказывать, и это я потребую плату за ее кровь.
— Ты много на себя берешь.
Он улыбнулся почти нежно.
— Но ты видишь, никто другой этого не может. Теперь я по крайней мере знаю убийцу в лицо. И могу вести охоту всерьез.
Это не должно было испугать ее, но она кивнула: