— Но это не имеет значения, разве не так? Мы начали жить в шкуре друг друга. Я — и неверный. Франк. Враг из врагов. Ты ешь нечистое мясо; ты пьешь вино. Ты молишься трем богам, когда есть только Единый. Ты не знаешь ничего из святого Корана. — Она потянулась проследить пальцем изгиб его брови. — Варвар. Неверующий. Дьяволопоклонник.
Голос ее был нежен. Ее рука была легкой, необыкновенно неловкой. Он сидел неподвижно, едва дыша. От ее красоты перехватывало горло.
Но она могла бы не обладать красотой, и оставаться Марджаной. Ощущение ее руки на его лбу было совершенно, невыразимо правильным. Эти кости, эта плоть рядом с его костями и плотью; огонь жизни и могущества внутри, встречающийся с его огнем, сливающийся с ним.
Она опустила руку, стиснула ее вместе с другой рукой на коленях.
— Я не знаю… как…
— Могу я научить тебя?
Дрожь охватывала и отпускала ее. Она пыталась усмехнуться.
— Ты думаешь, я могу научиться?
— Я думаю, тебе вряд ли нужно учиться.
Она качнула головой.
— Ты не понимаешь. Когда я… когда ощущения столь сильны, моя сила господствует надо мной. Я думаю… я думаю, когда я рождалась, то потрясение вырвало меня из тела матери и унесло меня куда-то прочь. Что если…
Это заставило его помедлить. Но потом он сказал:
— Если это случится, то ты просто вернешься. Я буду здесь. Понимаешь, я открою свое сознание, вот так, как руку, чтобы удержать тебя.
Ее собственное сознание было тоже подобно руке, медленно протянувшейся вовне, сперва едва коснувшись, потом с силой уцепившись. Это было так, словно Айдан прожил всю жизнь без одного из своих чувств, и никогда не ведал о нем, пока неожиданно, изумительно, оно не появилось.
Они пошатнулись и ухватились друг за друга. Неужели у него лицо такое же потрясенное, как у нее?
— Ты не знал?
Ее голос, ее недоверие. Для этого они были достаточно раздельны.
— Этого никто не может знать, — ответил он, — пока не почувствует. Мой брат говорил об этом. Я решил, что он меня дурачит, потому что он был избран, а я — нет.
— Ты ударил его?
— Конечно. А он, лунно-спокойный, только улыбнулся до отвращения мягко и медленно отправился вновь в постель.
— Я не могу представить, чтобы ты шел куда-либо медленно.
Айдан засмеялся.
— Нет. Я не из тех любовников, которые медлят. Или улыбаются. Или щебечут в лунном свете.
— Хорошо. Я не хочу, чтобы мне щебетали. Хотя песня или две, настоящая песня, с искрами…
— Я должен спеть для тебя?
Она помедлила в искушении, но покачала головой.
— Позже. Может быть. Я думаю… я хочу начать урок сейчас.
Он знал, сколько храбрости ей понадобилось, чтобы сказать это. Медленно, осторожно, он взял ее руку, поцеловал ладонь и сомкнул на ней ее пальцы. Марджана переводила взгляд с руки на Айдана.
— Чтобы хранить, — пояснил он, — ради памяти и ради обещания. Это нелегко, в первый раз. Будет больно. Быть может, не будет особого удовольствия. Но я дам тебе столько, сколько смогу дать.
— Ты делал это прежде.
— Нет, — ответил он. — Не с девушками.
Она покраснела.
— Я хотела бы, чтобы у меня было что дать тебе. Кроме… кроме этого курса обучения в медресе.
— Вряд ли такому учат там, — отозвался он, удерживая смех. Было сладкое, безудержное счастье от того, что теперь он приступил к делу и не может, ради гордости, оставить его. — Что же касается этого, то ты увидишь, что можешь дать мне. Начнем, пожалуй, с твоего тюрбана; и твоих волос — ты никогда не должна прятать их. Они слишком прекрасны.
Она стояла застыв, пока он освобождал ее волосы, и боролась против слепого животного наслаждения от его прикосновений.
— Не надо, — мягко сказал он. — Не сопротивляйся. Думай о танце, о том, как отдаешься ему. Это древнейший из всех танцев, и самый прекрасный.
Она не шевелилась и не говорила. Он продолжал говорить, неважно что, позволив ритму своих слов то почти входить в ритм песни, то становиться самой песней. Он начал, одно за другим, снимать одеяния, в которые она была закутана. Так много, словно доспехи. Она покорялась ему, но не испытывала удовольствия, тепла от его прикосновений. Она застыла от ужаса.
Когда он дошел до корсажа и шароваров, то остановился.
— Обычно женщина раздевает мужчину, — сказал он.
Она вздрогнула вцепившись в него. На миг ее пальцы судорожно впились в ткань его джеллабы. Он почувствовал, как сжимается ее мощь.
Она с усилием разжала хватку. Медленно, словно во сне, она повторяла его движения. На рубашке и шароварах она остановилась, руки ее повисли по бокам.