Марджана спала глубоким сном, Сайида хлопотала вокруг нее. Он был свободен. Истинно, окончательно свободен. Синан собственными руками заплатил за то, что сделал; и потерял самую полезную свою рабыню. От этого удара он нескоро опомнится. И не обратится вновь против Дома Ибрагима.
Айдану был знаком этот привкус во рту. Пепел. Такая долгая охота, такая жестокая битва, и вот чем все это закончилось. Сундук, окованный железом, серый дождь, и разрывающееся надвое сердце. Остаться и стать возлюбленным этой женщины. Уйти и выполнить свои обещания: в Алеппо, к завершению сделки с госпожой Хадижой; найти Джоанну.
Он даже не знал, как долго он отсутствовал. Месяц? Не проходило ни дня, чтобы он не думал о ней и не был от души рад, что она не поехала с ним. Она наверняка погибла бы, и дитя вместе с нею.
Быть может, она простит, что он покинул ее. Быть может, она простит даже то, что он вынужден был сделать, чтобы выиграть войну с ассасинами. Они найдут выход из трудного положения. Его дитя не будет заклеймено клеймом незаконнорожденного; его дама получит всю честь, которой она достойна.
А Марджана?
Она получила то, чего хотела. У него были более давние и сильные привязанности.
Трус. Голос из глубин его сознания.
Он загнал этот голос еще глубже и поставил на него ногу. Что могло быть между рыцарем креста и верной мусульманкой, кроме того, что было? Это прошло. У каждого из них был свой мир, своя собственная, отдельная судьба.
Но все же тоненький, как ниточка голосок продолжал звучать.
Подлец. Бесчестный глупец.
— А что мне делать? — закричал он в дождь. — Стать изменником? Жениться на ней? — Он споткнулся. — Да, почему бы мне не стать мусульманином? Я бы мог жениться на обеих.
Голос молчал.
Айдан вскинул мокрую от дождя голову.
— Мой путь избран. Моя мать избрала его в тот день, когда принесла нас в Каэр Гвент и сказала нашему отцу, что мы — его.
Молчание; молчание, в котором был упрек.
Айдан вернулся в пещеру, которая была украшена пышнее, чем парадные залы многих лордов на Западе, и обнаружил, что ничего не изменилось. Во сне Марджана была похожа на ребенка. Он хотел наклониться и поцеловать ее. Он хотел ее, ясно и просто.
Он собрал всю свою волю. Это отняло больше сил, чем он ожидал; почти больше, чем у него было.
Сайида не обратила на него внимания, только попеняла ему за то, что он оставлял на ковре мокрые следы. Хасан спал.
Довольно следов и прощаний. Он вспомнил магическое умение Марджаны, которому она научила его наконец, как будто хотела, чтобы он знал его и сделал то, что должен был сделать сейчас. Сосредоточение сознание; сосредоточение силы, не поддающийся описанию внутренний поворот и изгиб. Айдан помедлил на самом краю этого, и не от испуга. Никто не пошевелился. Никто не позвал его обратно. Он позволил себе уйти.
35
Пока Марджана преследовала своего франка и после того, как она поймала его, У Сайиды было время подумать. Видеть их было до странного больно: танец движений навстречу и прочь; искры от встреч, словно вспышки от соударения стали. Казалось, они едва понимали, как их тела тянутся друг к другу — даже Марджана, которая знала, что хочет его, но избегала любых возможностей очаровать его со смертельной наивностью ребенка. Когда они были вместе, даже ругаясь, как это чаще всего было, что-то в том, как они стояли, сидели или двигались, было подобно звукам лютни, предшествующим песне.
Сайида испытывала такое с Маймуном. Не так, как эти двое, пламя и страсть, но более спокойным, обычным путем сближаясь друг с другом.
Если бы только Маймун мог усвоить хоть немного здравого смысла. Мужчина, который держит свою жену в клетке, может клясть только себя, если она пытается улететь.
— Женщина всегда должна быть покорной, — сказала она Хасану, когда Марджана с Айданом унеслись прочь, чтобы встретиться с Горным Старцем. Сайида не хотела успокаивать себя шутками, издеваясь над ними, и потому издевалась сама над собой. — Женщина должна быть смиренной. Женщина никогда не должна противиться воле мужчины, которого Аллах поставил над нею.
Она готовила хлеб, замешивая тесто на камне в кухне. Она сжала губы и яростно кидалась на тесто, пока ее руки не закричали протестующе.
— Никогда, — сказала она, — разве что она будет хитрой и одурачит его, и будет играть им как захочет. Как бывает почти всегда. Пока ее не поймают на этом. Как поймали меня. — С каждой паузой она набрасывалась на покорное тесто, вбивая в него мягкость.