Его голос был более глубоким, но и более чистым, нежели она предполагала, а западный акцент был даже сильнее, чем у Герейнта. У Маргарет был непроницаемый вид, но Маргарет есть Маргарет. Она приняла вдовство, как делала все, безукоризненно.
Когда церемония приветствия была закончена, Тибо повел гостя показывать ему его комнату. Джоанна осталась с Маргарет, а это значило принять участие в детальной инспекции дома и слуг, разборке багажа и размещении одного-двух гостей. Джоанна почувствовала себя на своем привычном месте, идя в двух шагах позади за матерью, словно молодая овчарка, покорно бредущая следом за маленькой, толстой, но чрезвычайно самоуверенной болонкой.
Но она больше не была ребенком. Она села, почти упала, прямо посреди гостиной.
Маргарет не рассердилась. Она мгновенно оказалась рядом, опустившись на колени рядом с Джоанной. Ее прохладная ладонь легла на лоб Джоанны; рука Маргарет была сильной. Она не обращала внимания на взволнованно забегавших слуг, только махнула им, чтобы они убрались.
— Расскажи мне, — сказала она Джоанне.
Джоанна помотала головой:
— Тебе достаточно своих горестей.
— Позволь мне самой судить об этом, — возразила Маргарет.
Джоанна сжала зубы. Головокружение прошло. Ей почти хотелось бы, чтобы этого не случилось. Потерять сознание — это было бы так же просто, как взять лошадь и сбежать в дом матери. Рассказать матери, почему… это было труднее. Маргарет не сделала бы этого. Она нашла бы способ обойти это.
Джоанна начала рассказ с конца.
— Он забрал Аймери, — сказала она. Ее саму удивило, как спокойно она произнесла эти слова. — Он даже не спросил моего позволения. Ночью, когда я спала, они увезли его. Когда я проснулась, его уже не было. — Пальцы ее сжались в кулаки. Она не смогла заставить их разжаться. Ее сердце напоминало такой же сжатый кулак с того самого горестного пробуждения. — Когда я спросила, почему, — я пыталась быть спокойной, о Боже, я пыталась! — Ранульф сказал: «А какая разница?» А когда я спросила, почему он не посоветовался со мной, он сказал: «Почему я должен с тобой советоваться? Это мой сын.» Как будто не я носила Аймери под сердцем, как будто не я питала его своей грудью. Как будто я была совершенно ни при чем.
— Было бы лучше, — спокойно сказала Маргарет, — если бы ты не выкармливала его сама.
Джоанна вздрогнула, словно от удара.
— Но забрать его без твоего ведома, — продолжила ее мать, — было дурным поступком.
— Это невозможно выразить словами.
Маргарет слегка нахмурилась.
— Возможно, он не хотел причинить тебе боль. Покончить все одним быстрым ударом — так может думать мужчина, если он молод, неотесан и не знает женской души.
— Он не был так чуток, чтобы щадить меня хоть сколько-либо. Я значила для него не больше, чем кобыла в его стойле. Он тоже не спрашивает ее согласия, когда забирает у нее жеребенка.
— Он прибыл из Франции, — сказала Маргарет, — из небогатого дома. Он не знает лучших манер.
— Я ненавижу его, — прошипела Джоанна.
Мать нахмурилась сильнее.
— Что он сделал тебе, помимо этой единственной несправедливости? Он бил тебя? Унижал?
— У него есть женщины.
— Так поступают мужчины, — сказала Маргарет. — В конечном итоге, ислам прав, допуская многоженство: в этом немалая мудрость. Но кроме этого? Он дурно с тобой обращался? Он опозорил тебя перед двором или перед людьми?
— Он почти не замечает моего существования.
— Сомневаюсь, — промолвила Маргарет. Взгляд ее темных глаз встретился со взором Джоанны. — Чего ты хочешь от меня? Я не могу снова сделать тебя ребенком.
Джоанна покраснела. Это было именно то, чего она желала. Стереть все случившееся. Найти убежище в материнском подоле, и забыть, что когда-то была взрослой женщиной.
— Я не вернусь назад, — сказала она. — Я дала ему все, чего он хотел. Я ничего ему не должна.
— Кроме чести.
— Что он дал мне? Он забрал мое дитя.
Маргарет вздохнула.
— Посмотрите только, какие испытания посылает мне Господь. То дитя мое, кое выглядит настоящим сыном ислама, настолько склонно ко всепрощению, как только может желать христианин. Но это дитя, по виду совершенно порождение земли франков… эта дочь не забывает и не прощает ничего.
Джоанна вздернула подбородок и выпрямилась:
— Ты велишь мне уходить?
— Нет, — ответила Маргарет. Она поднялась, отряхивая юбки. — Я велю тебе отправляться в постель. Ты, как я полагаю, настояла на том, чтобы ехать верхом от самой Акры?