Он прервал разговор почти сразу, осознав ее присутствие, поднялся, поклонился и отступил в сторону так, что Ранульф смог видеть Джоанну. Но Ранульф даже не встал. Он не был обучен хорошим манерам, и гордился этим. Да, он просто грубый вояка из Нормандии. Рядом с райанским принцем он выглядел еще более грубым и неотесанным, глядя на Джоанну из-под насупленных бровей. Какая-то маленькая часть ее души затрепетала, мечтая поддаться. И этот трепет заново укрепил ее решимость.
Ранульф даже не поздоровался с ней. Он сказал:
— Я пришел забрать тебя домой.
— Мой дом здесь, — ответила она.
Он покачал головой, упрямо, как бык, и столь же тупо.
— Ты пойдешь со мной.
Она устремила взгляд на Айдана. «Скажи что-нибудь, — приказывала она ему. — Сделай что-нибудь.»
Приподнял ли он слегка брови или это ей показалось? Он снова поклонился. Надежда ее расцвела пышным цветом.
И тут же увяла. Он повернулся. И вышел. Бросил ее.
Она ненавидела его. Она послала ему вслед ненавидящий взгляд. Он даже не помедлил.
Ранульф не видел ничего этого.
— Ты моя жена, — сказал он. — Ты пойдешь со мной.
Джоанна с трудом подыскивала слова. Они были ничем, пустым звуком. Она была одна по ту сторону ненависти.
— Где ты был, — спросила она совершенно спокойно, — когда умер мой брат?
Лицо Ранульфа было обожжено солнцем до цвета римского кирпича. Возможно, сейчас оно и покраснело. Челюсть го выдвинулась вперед.
— Далеко, — ответил он, словно выплюнув это слово.
— И ты думаешь, что я вернусь к тебе. — Губы Джоанны растянулись, открывая зубы. И это не была улыбка. — Я не вернусь.
Ранульф смотрел на свои кулаки, лежащие на коленях. Грубые кулаки, покрытые волосами и следами старых ссадин. Мысли Джоанны помимо ее воли обратились к длинным белым рукам, прикосновение которых было легким и мягким, как ветер, и жарким, как пламя. Она едва расслышала слова Ранульфа:
— Я был далеко. — Он произнес это грубо, словно бы в гневе. — Нарушая договор. Если ты вернешься, тебе отдадут ребенка.
Она застыла, не в силах шевельнуться.
— Аймери?
— Аймери. — Его ответ едва не лишил ее сознания.
Джоанна расхохоталась, громко и дико:
— Торг! И как долго он будет со мной на этот раз? День? Неделю? Две недели? А затем, когда я успокоюсь, его снова заберут, чтобы удовлетворить тягу его отца к власти.
Ранульф не ответил ничего. Плечи его поникли; теперь он больше, чем обычно, напоминал быка: большого, медлительного, косматого зверя, слепого и глухого к человеческой боли.
— Нет, — сказала Джоанна. — Нет, милорд. Я не вернусь.
Он внезапно встал; так внезапно, что его стул опрокинулся. Она отпрыгнула, как заяц. Но он не попытался схватить ее. Лицо его не выражало ничего, даже гнева. С неуклюжей осторожностью он поднял стул. Установив стул попрочнее, Ранульф положил руки на его спинку, его широкие пальцы, покрытые шрамами, сжимались и разжимались, сжимались и разжимались. Ногти были обкусаны под корень. Были ли они всегда такими?
— Ты не хочешь получить назад своего ребенка?
Сердце ее остановилась. Часть ее души рвалась наружу с криком. Другая часть, холодная и спокойная, сказала:
— Не за такую цену.
— Что же ты хочешь тогда?
— Ничего из того, что ты можешь дать.
Ранульф стиснул челюсти.
— Вижу. У меня нет эльфийского золота.
Смысл этих слов, произнесенных Ранульфом, с трудом дошел до нее.
— Ты думаешь… ты…
— Они, это племя, обольстительны. Они, по большей части, не хотят этого. Такова просто их природа. Но потом они уходят своей дорогой, и что остается?
— Больше, чем ты оставил мне.
Ранульф выпрямился, поведя широкими плечами. На миг Джоанне показалось, что он сейчас схватит ее. Но он и не собирался этого делать. Он просто стоял и смотрел на нее. Глаза его были глазами быка, полными животного бесчувствия. Если в них и был гнев или какое-либо другое выражение, то оно исчезло прежде, чем Джоанна смогла увидеть это. Ранульф открыл рот. Джоанна презрительно скривила губы. Его голова качнулась, словно под тяжестью ярма.
— Что же мне делать, если ты умрешь?
На какой-то миг она лишилась дара речи.
— Делать? А что ты всегда делал?
Он стоял неподвижно. Казалось, он обдумывал ее слова. Или, быть может, ждал, что она разразится яростью или слезами, или же подчинится ему.
Она не собиралась доставлять ему такого удовольствия.