Этот «мальчишка» был на добрых четыре года старше Исхака. Сайида подняла брови и выразительно глянула на брата.
Исхак залился краской, заметной сквозь редкие волоски на подбородке — предмет его гордости. У него была еще девичьи-нежная кожа, и румянец на ней проступал очень ярко.
— Ну да, так и есть. В кузнечном деле он блистает, но в обращении с людьми он безнадежно глуп.
— Не совсем, — возразила Сайида. — Если твой друг знает сталь, то они найдут общий язык.
— Он знает. — Исхак вертел перед Хасаном игрушку, улыбаясь в ответ на улыбки младенца. — Я предполагал, что это будет потрясающе. Сидеть за обедом со столь представительной персоной, и вдруг обнаружить, что это не просто христианин, а франк. Ты знаешь, франки не едят детей.
— Это сказал тебе твой франк?
— Ему и не надо было это говорить. Он замечательный, ведь правда? Я не встречал никого подобного ему.
— И сколько же франков ты видел в жизни?
— Одного, — ответил Исхак. — Он не говорил ни слова по-арабски, и по его виду было понятно, что он и не хочет знать нашего языка. Он хватал еду с блюда обеими руками. Он вонял, как козел. — Исхак развел руками. — Я думаю, что наш сегодняшний гость так же необычен для франков, как и для нас.
— Я думаю, что ты несешь чепуху. — Сайида взяла Хасана на колени. — Сегодня утром здесь была Марджана.
Она не знала, почему сказала это. Исхак не любил Марджану. Он знал, кем она была: как наследник дома, он принял эту тайну как должное. Он сплюнул.
— А, эта. Чего ей было нужно?
— Компании. Мы выходили в город.
Исхак поднял брови. Он знал о запрете Маймуна. И считал его нелепым.
— Мы видели вас на базаре. Я думаю… — Сайида немного помедлила. — Я думаю, ей понравился твой франк.
— Йа Аллах! — Исхак побледнел. — Где она сейчас?
— Исчезла. Ты же знаешь, как она это делает.
— Знаю… — Исхак глотнул воздуха. — Понравился, говоришь? Понравился запах его крови. Она съест его живьем!
Сайида отстранилась от него, чтобы он не тряс ее за плечи.
— Она не убивает ради удовольствия. Ты знаешь это. Я думаю, она влюбилась.
— Вы, женщины, всегда об этом думаете.
— Ты ее не видел, — возразила Сайида. — Почему бы ей не влюбиться в него? Ты же влюбился.
— Я не ем человеческую печень на завтрак.
— Она всегда была добра ко мне.
— Н-ну, — протянул Исхак. — Ты это ты.
Сайида поблагодарила его за комплимент, и Исхак сразу нахмурился.
— Хасан любит ее больше всех на свете. Даже больше, чем меня. Кто сказал, что она не может быть столь же нежной с возлюбленным?
— Меня пугает не это. А что, если возлюбленный надоест ей?
Сайида невольно вздрогнула.
— Если он таков, как ты говоришь, он в состоянии о себе позаботиться. Быть может, она никогда не подойдет к нему близко. Она застенчива.
— Ну да, — пробормотал Исхак. — Застенчива, как тигрица.
— Если ты проболтаешься, ты нарушишь свое слово.
— Будь оно проклято, это слово.
Но после этого Исхак присмирел. Несколько минут спустя он поцеловал Сайиду, одарил Хасана прощальной веселой улыбкой и ушел.
Айдан был на вершине блаженства. Он увидел кузницу. Он рассматривал клинки столь превосходные, что они не могли даже пригрезиться кузнецам Запада. Даже игрушечное оружие было столь же смертоносно, сколь прекрасно: маленькие кинжальчики, украшенные камнями, несущие на себе отпечаток мастерства Маймуна и заставляющие покупателя расстаться с золотом. Они были красивы, но это были настоящие клинки, острые настолько, что могли до крови ранить самый воздух.
Но гордостью мастера и вершиной его мастерства были мечи. Фарук разрешил Айдану дотронуться только до трех, и все три уже были предназначены будущим владельцам: один для калифа багдадского, другой для повелителя Мосула, а третий для дамасского эмира. Рукоять и прочие детали каждого были выкованы в соответствиями с особенностями человека, который должен был владеть этим мечом; на каждом, с неимоверной искусностью, был выгравирован стих из Корана.
— Чтобы освятить его, — пояснил оружейник, — и помочь росту его души.
— А если меч предназначен для неверного? — спросил Айдан.
Глаза Фарука блеснули, как если бы он ожидал этого вопроса.
— Тогда неверный должен будет смириться с мусульманской душой меча. Мне не дано власти заключить в клинок иную.
— Может ли мусульманская душа проливать мусульманскую кровь?
— Это случалось довольно часто.
— Ага, — сказал Айдан, проверяя баланс меча эмира. — Должно быть, это высокий человек, по понятиям ваших земель, но худощавый, не так ли? Вроде меня. И не слишком богатый, хотя и пожелал ножны с золотой инкрустацией.