— Он преследовал и тебя?
— Зачем это ему? Он враждует только с этой женщиной и с ее кровью. Но один из ее семьи был связан со мной кровными узами, священными среди моего народа; другой же связал со мной свою судьбу. Поэтому Синан — мой враг.
— Я думаю, — сказал Саладин, — что ты не тот человек, с кем стоит враждовать. — Он произнес это без улыбки. — Неужели та женщина не желает уступить ему ради своей семьи?
— Она сопротивляется ради своего Дома. Ведь ты не хочешь увидеть Синана во главе Дома Ибрагима?
Несмотря на полуденную жару, Саладина пробрала дрожь.
— Да смилуется над нами Аллах! Теперь я почти не удивляюсь, что он убрал руки от повелителя Сирии и Египта. Он избрал себе лучшую жертву.
— Франк никогда бы так не сделал, — сказал Айдан. — Никогда не отказался бы от королевства ради торговой империи.
— Но ведь и тайное убийство — не франкское оружие. Когда вы убиваете своих королей, вы предпочитаете делать это открыто, по возможности в битве. Иногда я завидую вам.
— Не стоит, — возразил Айдан. — Ты никогда не жил в франкском замке.
— Я… слышал об этом, — поморщился Саладин. — У вас нет бань.
— Нет. И можно иметь только одну жену. Даже вино по большей части отвратительно. Что же до климата…
— Ах, — согласился султан, — все время холодно. И мокро. Но зелено. Разве ты не тоскуешь по зелени здесь, где она столь же редка, как изумруды?
— Не совсем здесь, — ответил Айдан под шепот листьев и журчание воды; но над всем этим плыл солнечный жар. Он снова встал на ноги, вытянувшись так, что казалось, мог бы достать солнце с небес. Он посмотрел на султана. — Я понял, что ты хотел мне сказать. Я никогда не ожидал и не просил твоей помощи против моего врага. Я не просил ее и у моего короля в Иерусалиме. Он позволил мне делать то, что я должен делать. Позволишь ли ты, господин мой, то же самое?
— Что ты собираешься делать? — спросил Саладин, придвигаясь ближе к нему и щурясь, потому что солнце светило ему в глаза.
— То, что должен. Ничего такого, что принесет вред тебе или твоему королевству, если только меня не вынудят к этому.
— Разреши мне увидеть твое лицо, — сказал Саладин.
Айдан медленно начал двигаться. Наконец он опустился на одно колено, оказавшись лицом к лицу с султаном. Тот задержал дыхание:
— Ты… не…
Айдан улыбнулся с ужасающей мягкостью:
— Мой отец правил страной на западе мира. Моя мать была… есть… дочь моря и камня. Мой брат — море. Я — кремень, что, столкнувшись со сталью, порождает огонь. Ты боишься меня?
Султан выпрямился, собрав гордость:
— Я не дитя и не дурак, чтобы совсем не испытывать страха. Ты… я не ждал тебя. Кто ты?
Неожиданно Айдан почувствовал страшную усталость.
— Наполовину человек, — ответил он. — И полный глупец. Но я поклялся, и я выполню свою клятву. Насколько смогу. Насколько должен.
Теперь султан стоял в рост, а Айдан смотрел на него снизу вверх, и во взгляде его не было ни гордости, ни вызова. Его даже не волновало то, что его маскирующие чары развеялись.
— Я должен это обдумать, — сказал Саладин. — И ты. — Он протянул руку. Айдан не уклонился, даже когда эта рука больно сжала его плечо. — Я вызову тебя, — пообещал султан.
16
Айдан, знавший королей, не ждал, что его призовут скоро или призовут вообще. И похоже, это было оправдано: казалось, Саладин забыл, или предпочел забыть, о своем обещании. Если караван покинет город прежде, чем он вспомнит, Айдан уйдет с караваном.
До отъезда оставалось немного. Мустафа сказал, что не более трех дней. Казалось, он искренне сожалел об этом.
Айдан не знал, что он чувствует. Облегчение от того, что дело наконец-то сдвинется с мертвой точки. Сожаление, что придется оставить город столь прекрасный и людей, которые стали ему друзьями. И конечно же, страх, смешанный с нетерпением. Синан ничего не предпринимал против Джоанны в городе Саладина. Дорога — это другое дело. И Алеппо. по большей части принадлежавший Синану.
Как он и ожидал, весть принес ему Исхак, излучавший нетерпение и гордость.
— Твой меч готов, — крикнул он.
Так быстро; так чудесно. Айдан был уже на полпути к воротам, когда Исхак догнал его.
На этот раз Айдану не привелось испробовать гостеприимства за столом Фарука. Его это не волновало. Еда и напитка были просто обычаем, приятным времяпрепровождением. А он пришел сюда за мечом.
Даже ритуал омовения стоп, рук и лица, взаимных приветствий и вежливых заверений, едва не исчерпал его терпение. Он был мерой того, насколько его принимал этот мир, и приходилось терпеть.