Зато Катерина выставила подбородок, приняла царственную позу и заявила:
— Дея, к чему такой тон!
Мы посмотрели в глаза друг другу. Ее взгляд был непреклонен, в нем не содержалось и намека на раскаяние.
Я вздохнула, понимая, что в мои обязанности отныне входит еще и обманывать Джироламо, и сказала не слишком учтивым тоном:
— Прошу прощения, ваше сиятельство. Тебя ищет муж. Он беспокоится о том, куда ты пропала, и хочет сейчас же отправить нас домой.
Катерина с Жераром повернулись друг к другу, оглушенные новостью, и слились в прощальном поцелуе. Я недовольно отвернулась и стала дожидаться окончания всего этого.
Когда пара наконец-то рассталась, Катерина вернулась вместе со мной во дворец. По дороге я поведала ей о гневе супруга и тех опасностях, каким она подвергала себя.
Посреди нотации она бросила на меня скучающий взгляд, я невольно умолкла и услышала:
— Я вовсе не та глупая девчонка, какой считаете меня ты, Джироламо и все остальные! Я Сфорца, и если бы родилась мужчиной, то была бы самым достойным сыном своего отца. Я способна править лучше, чем любой из них. Как и мой отец, я не стану выслушивать советы, кого мне любить, когда и где. Если ты не согласна, я хоть завтра отправлю тебя обратно к Боне!
Возможно, мне следовало настоять на возвращении в Милан, и тогда Бона отпустила бы меня во Флоренцию. Наше римское приключение только начиналось, но я уже знала: судьба накрепко приковала меня к Катерине.
На следующее утро Катерина встала поздно, хотя и раньше, чем ее супруг явился домой. Она завтракала на балконе, потому что солнце еще не припекало и дул легкий ветерок. Покончив с этим, графиня позвала меня. Вино и танцы утомили ее, она сидела, откинувшись на подушки в кресле и положив ноги на скамеечку. Хотя Катерину явно мучило похмелье, при моем появлении она выдавила слабую улыбку. Ей, конечно же, требовалась от меня услуга такого рода, на которую я соглашусь неохотно.
Я заговорила первой, чтобы она повременила с просьбой.
— Мадонна, — начала я вежливо, но озабоченным тоном. — Я обязана предупредить, что с Родриго Борджа надо вести себя крайне осторожно. Вчера вечером я узнала, что он очень опасный человек и не прощает обиды. Боюсь…
— Ах, не переживай, — перебила она. — Я говорила на эту тему с Ванноццей, призналась, что была слишком резка, когда схватилась за стилет, объяснила, что вино ударило мне в голову. Мол, теперь я беспокоюсь, не обидела ли нашего доброго хозяина. Она сказала, что любой мужчина на моем месте был бы уже мертв. Но Родриго слишком галантен, чтобы причинить боль женщине. Во всяком случае, физическую.
— Надеюсь, так оно и есть, — мрачно отозвалась я.
Катерина тут же сменила тему:
— Твой Маттео был писцом, причем весьма талантливым, если верить Чикко. Он когда-нибудь рассказывал тебе о шифрах?
Несмотря на ее будничный тон, я испугалась. Неужели Катерина узнала о тайных бумагах Маттео, о том, что он был шпионом Лоренцо? Вдруг я в чем-то проявила беспечность?
— Нет, — ответила я, отводя взгляд.
— Так ты ничего не знаешь о шифрах?
Я покачала головой, а Катерина заявила:
— Тогда тебе придется узнать, и побыстрее. Я хочу отправить Жерару письмо…
Я покопалась в памяти и поняла, что она говорит о помощнике французского посла, месье де Монтане.
— Ты зашифруешь его для меня и проследишь, чтобы Жерар получил послание. К гонцам Джироламо не обращайся. Я не верю никому, кроме тебя. Быстро неси перо и бумагу.
— Мадонна, я даже не знаю… — Я колебалась, хотела сказать, что даже не знаю, где в этом доме можно достать перо, но Катерина не дала мне договорить.
Она резко взмахнула рукой.
— Меня не волнует, каким образом ты это сделаешь. Просто достань и возвращайся. Но разыщи все сама, чтобы никто ничего не знал.
Я рассудила логически и направилась в кабинет Катерины, расположенный через две комнаты от спальни. Как ни странно, там не оказалось ни пера, ни чернил, ни бумаги. Я спустилась на второй этаж, полностью отданный писцам и советникам графа Джироламо. Почти все комнаты были пусты, вероятно, работники графа до сих пор отсыпались после долгой вечеринки в палаццо Борджа. Я заглянула в одну комнату, где оказались полки с канцелярскими принадлежностями, обрадовалась, вошла и закрыла за собой дверь.
На полках стояли закупоренные пузырьки чернил и лежали пергаменты. Я взяла то и другое и огляделась в поисках пера и перочинного ножика. Развернувшись к противоположной стене, я заметила, что из дальнего угла пробивается свет — там была открыта узкая дверь. Я подошла к ней и обнаружила маленькую комнатку с трехногим стулом и конторкой, залитой светом. На ней стояла чернильница, из которой торчало перо. Я вела с собой мысленный спор, можно ли забрать чужое перо, когда мой взгляд упал на недописанное письмо, лежавшее рядом с чернильницей. Точнее, два. Одно на римском диалекте, с сокращениями, и второе, недописанное — нечитаемая мешанина из букв, цифр и символов.
Шифр!
Я успела бросить на оба письма лишь беглый взгляд, потому что меня окликнул мужской голос:
— Что вы здесь делаете? Уходите!
Мужчина возраста Маттео стоял в узком дверном проеме. Он был немного выше меня, тонкий и жилистый. Видимо, перо принадлежало именно ему. Его пальцы были в чернильных пятнах. Подол светло-голубой туники все еще оставался мокрым после неудачной попытки отмыть чернильные брызги.
Он говорил вполголоса, но я вздрогнула от испуга. Проблема состояла не только в том, что меня застали там, где я не должна была находиться. Лицо писца отчего-то показалось мне тревожно знакомым. У него была аккуратно подстриженная угольная борода, черные волосы, темно-серые глаза. Лицо этого человека было бы даже красивым, если бы не острый, выдающийся нос. Писец смотрел на меня негодующе и гневно.
— Сер, прошу прощения, — сказала я, опуская глаза. — Я просто искала перо. Честно говоря, я едва не забрала ваше, но вижу, что оно необходимо вам самому.
Он внимательно посмотрел на меня, как будто бы тоже припоминая, где мог видеть раньше, потом спросил почти шепотом:
— Давно вы уже здесь?
— Всего секунду, — ответила я искренне.
Он прошел мимо меня, открыл ящик конторки, вручил мне новое перо и сказал:
— Вот, возьмите. А теперь уходите и больше не возвращайтесь.
Я вышла, а он закрыл за мной дверь и задвинул засов.
Я вернулась к Катерине, села рядом с ней на балконе и написала под ее диктовку письмо. В нем говорилось о ее желании встретиться с месье де Монтанем в укромном месте. «Я хочу увидеть тебя снова, чтобы продолжить дискуссию, начатую вчера вечером». Катерина мучилась довольно долго, подбирая слова, но в итоге раздраженно махнула рукой, признавая собственную неспособность облечь мысли в стройные фразы.
— Ты не хочешь рассказать о своих чувствах к нему? — спросила я, гадая, что подумала бы обо мне Бона, если бы узнала, какое преступление мне приходится поощрять.
Искренне озадаченная, Катерина изогнула золотистые брови. Белая кожа на лбу наморщилась.
— Чувствах?..
Я понизила голос:
— Ты любишь его, мадонна? Он завоевал твое сердце? Возможно, ты не в силах думать ни о ком, кроме него?
— Любовь, — протянула она кисло, после чего коротко рассмеялась. — Дея, только не говори мне, что ты веришь во всякую чепуху, которую воспевают трубадуры!
— Многие верят. — Я вспыхнула. — Он захочет узнать о твоих чувствах к нему, мадонна.
Катерина вздохнула, откинулась на спинку кресла, потерла лоб, закрыла глаза, как будто одна мысль об этом утомила ее до предела, и сказала:
— Он очень симпатичный. Я его хочу.
— Ты, конечно, испытываешь к нему привязанность?
Она приоткрыла глаза, раздраженная этим предположением, принялась массировать лоб над переносицей и пробормотала:
— Я едва с ним знакома, но не собираюсь прожить всю жизнь, так и не познав плотских наслаждений. Ведь Джироламо не удосуживается меня научить. Я слышала, что французы — прекрасные любовники.