Джаспер улыбнулся.
— Он будет делать все так, как ты пожелаешь. Просто давай ему ясные команды, он должен понимать, что именно тебе нужно. Артур отлично служил моему отцу. А мы с Эдмундом на нем готовились к участию в турнирах. Теперь он станет и твоим наставником. Надеюсь, он проживет еще достаточно долго, чтобы и маленький Генри гоже смог на нем учиться скакать верхом. Ну, теперь давай выведи его со двора и сделай круг перед замком.
Уже более уверенно я тронулась с места и на этот раз позволила Артуру провезти меня значительно дальше. Его мощные плечи двигались при ходьбе, но спина была так широка, что я сидела на ней совершенно спокойно. Джаспер шел рядом с конем чуть впереди, но поводьев не касался. Я совершенно самостоятельно заставила огромного коня обогнуть просторный двор и выехать за ворота на дорогу.
Джаспер, словно на прогулке, шагал рядом со мной широко и спокойно. Ни на меня, ни на Артура он не смотрел. Казалось, он просто идет рядом с наездницей, отлично владеющей конем, составляя ей компанию. Только после того, как мы уже довольно далеко удалились от замка, он спросил:
— Ну что, может, пора назад, к дому?
— А как мне развернуть его?
— Просто поверни его голову. Чуть натяни повод с одной стороны, и он сразу поймет, чего ты хочешь. Потом слегка сожми ему бока коленями, и он двинется куда надо.
И едва я слегка коснулась поводьев, как огромная голова тут же послушно повернулась, а затем и сам Артур аккуратно развернулся и устремился к дому, с легкостью поднимаясь вверх по склону холма. Затем я направила его через двор к конюшням, и он без всяких указаний с моей стороны самостоятельно подошел к сажальному камню и остановился в ожидании, когда я с него слезу.
Джаспер помог мне спешиться, потихоньку сунул мне в руку краюшку хлеба — угощение для коня — и показал, как ровно держать руку, чтобы Артур смог взять хлеб своими мягкими губами. Потом Джаспер велел мальчишке-конюху забрать коня и обратился ко мне:
— Ну что, будешь завтра еще кататься? Я мог бы составить тебе компанию; мой конь шел бы рядышком, и ты вполне могла бы попробовать и подальше проехать. Пожалуй, даже до реки.
— С удовольствием! — воскликнула я. — Ты теперь куда? В детскую?
Джаспер кивнул.
— Малыш обычно к этому времени просыпается, и мне позволяют его распеленать и дать ему немножко побрыкаться. Ему это очень нравится. Да и полезно ему полежать на свободе.
— Ты очень любишь его, верно?
— Он — это единственное, что у меня осталось… от Эдмунда, — ответил Джаспер, застенчиво запинаясь. — И потом, Генри — последний из Тюдоров. Самое дорогое, что есть у меня в этом замке. Кто знает, вдруг когда-нибудь он станет самой большой драгоценностью и для всего Уэльса, а может, и для всей Англии?
Я сразу поняла, что в детской Джаспер желанный и частый гость. У него там было даже собственное кресло, в котором он сидел, наблюдая, как малыша медленно распеленывают, снимая тугой свивальник. Он не морщился от запаха испачканных подгузников и не отворачивался, когда ребенку вытирали попку. Наоборот, он наклонялся ближе и внимательно изучал голенькое тельце мальчика — вдруг там появилось раздражение или вскочили прыщики. Няньки заверяли Джаспера, что следуют его приказу и часто протирают тело ребенка кожным овечьим жиром, и он удовлетворенно кивал. Затем, когда малыш был приведен в порядок, няньки приносили теплое шерстяное одеяло, Джаспер расстилал его у себя на коленях и укладывал ребенка на спинку. Он легонько щекотал крошечные ступни своего племянника, дул ему в голенький животик, и маленький Генри радостно сучил ножками и вовсю брыкался, пользуясь долгожданной свободой.
Наблюдая за ними, я чувствовала себя в этой детской странно чужой и какой-то совершенно неуместной. Это был мой ребенок, но у меня не получалось вот так легко и просто с ним обращаться. Я неуклюже опустилась на колени рядом с Джаспером, взяла маленькую ручонку сына и стала разглядывать крохотные ноготки, складочки на пухлой ладошке и очаровательные перевязочки на запястье.
— Он такой красивый, — с изумлением промолвила я. — Неужели ты не боишься его уронить?
— А с чего мне ронять его? — удивился Джаспер. — Тогда уж надо другого бояться: что я могу избаловать его, уж больно много внимания я ему уделяю. Твоя гувернантка, например, считает, что ребенка следует подольше оставлять одного и не играть с ним каждый день.
— Она что угодно скажет, лишь бы иметь возможность подольше посидеть за обеденным столом или подремать в любимом кресле, — ядовито заметила я. — Это ведь она, опасаясь лишней работы, убедила мою мать, что мне совершенно ни к чему осваивать латынь. Я ни в коем случае не хочу, чтобы она учила и моего сына тоже.