А посему пусть себе с полным правом спрашивает наша бабушка на свадебном сговоре о предстоящих поминках. Молодым — хлопоты о делах, а ей желательно знать, что думают ее дочь и жених (кстати сказать, внук ее кровный), а также и эти, уже не чужие, но еще и не родичи — что они думают о новом погребальном обряде, когда покойника не оплакивают, а провожают с музыкой…
— Будь моя воля, — подала голос жена Никанора, — я похоронила бы его на краю поля, где у нас межа с соседним колхозом. Конечно, покойный Георге — не какой-то упырь, я в эти сказки не верю… Но он не покорился судьбе, не стал смерти ждать, не склонил головы перед жизнью. А таких людей по обычаю следует хоронить за околицей… разве не так? Вы помните, матушка, как распорядился священник с тем, с другим, с Желдей, который повесился, чтобы на войну не ходить?
Все знали, что покойный Кручану давно порвал с церковью. И вот жене его, Ирине, поп в последнее время отказывал в исповеди и дважды на виду у всех даже выбранил за то, что она терпит грех рядом с собой: богу известно, как ее муж, отрекшись от веры, сожительствует с двумя женщинами, посему и ей в божьем храме не место!.. Стало быть, некуда деться, придется Ирине нанимать музыкантов, чтобы играли у изголовья покойного… Но, с другой стороны, его могут и на казенный счет с музыкой похоронить…
— А по мне хоть как, только поскорей!.. Прости меня, господи… — истово перекрестилась молчавшая до сих пор хозяйка дома и мать жениха. — Воистину говорится: мертвого да судят мертвые… А что у него было, скажите на милость, с моим двоюродным братом Василе, ведь искалечил его, Василе держать в руке ложку не может?!
И все задумались! «Да, да, действительно, а что могло быть у него с кумом Василе? Как же мы до сих пор об этом не вспомнили?.. Без всякой на то причины один человек калечит, уродует другого… Или, скажем, стоишь ты на вечерней молитве, проходит мимо прохожий и вдруг тебя поленом по голове. Что вы на это скажете?»
Впрочем, Василе Кофэел и Георге Кручану были соседями, стало быть, мало ли что могло произойти между ними. Кроме того, как раз в том году на диво уродилась черешня, и впору было собирать урожай, но собирать было нечего, потому как деревья в колхозном саду стояли обобранные, и спрашивать не с кого, так спросили с Кручану, он как раз числился председателем ревизионной комиссии. Ну, а бадя Василе состоял сторожем колхозного сада с тех пор, как организовали колхоз. Он и теперь состоит, хоть Кручану и одноруким его сделал. И если тебе охота побаловаться черешней, яблоком, грушей, иди смело и проси у бади Василе, никогда не откажет, а еще изречет: «Я не обеднею, а ты не станешь богаче. Всякий плод на свете растет, чтобы услаждать человека». Сельчане от мала и до велика знали о бесконечной доброте бади Василе.
В тот вечер заявился к нему Кручану, уже тепленький и с графином вина: «Надо нам потолковать, бадя Василе, но давай сперва выпьем…» Наливает ему полную кружку.
А тот: «Будь здоров, Георгицэ, сейчас тебе черешен для деток нарву. Как раз немножко еще майских осталось…»
Тут Кручану как заорет: «Иди ты к черту со своими черешнями! А что ты скажешь, если я тебе сейчас набью морду?!»
«Ничего, Георгицэ… спасибо скажу…» — отвечает Василе.
Ну и выплеснул ему Георге в глаза вино, да еще звезданул кружкой меж глаз за это «спасибо». Упал Василе, а тот сапогами его месит, словно глину.
На счастье, жена Кручану оказалась поблизости… А как иначе скажешь? Пряталась она меж ульев на пасеке недалеко от ворот Волоокой, поджидая своего благоверного. Услышала она крик Кофэела и голос Георге, поняла, что совершается смертоубийство, и кинулась как безумная — будь что будет: «Что ж ты делаешь?.. Убей лучше меня!» И муж начал ее убивать и, наверно, убил бы, потому как был не в своем уме, но тут ей повезло! Проходили мимо мужчины с рыбалки, они и связали Кручану, а бадю Василе, едва живого, в больницу понесли на его же дождевике.