— Я спрашиваю, где ты думаешь жить, парень? В лесу или среди людей?! — крикнул Никанор.
— Что ты хочешь этим сказать? — захлопал глазами племянник. — Что-то я не понимаю тебя…
А мать его со своего места прошептала:
— Тудор, дорогой… может, вы передумаете…
— Оставь, мама, — ответил жених. — Поздно думать о свадьбе, когда невеста на четвертом месяце беременности… о пеленках самое время подумать! — И вдруг, вспылив неизвестно отчего, возмутившись: — Или ты думаешь, что я пьяный?!
Отец невесты медленно, с достоинством поднялся со стула. Сказал мягко жене:
— Пойдем, дорогая, домой… — И к дочери: — Вставай… поднимайся… — И, обратившись не то к Никанору, не то к матери жениха, чуть слышно добавил: — Простите нас… мы не знали, что…
Может быть, он собирался сказать, «что наша порченая», но удержался и правильно сделал!.. Ведь по всем старинным понятиям жених имел теперь полное право отказаться от нее. Более того, мог на все село ославить невесту, так что никто и никогда не взял бы ее замуж! Теперь вся надежда у тестя была на сознательность жениха, ведь ему, слава богу, «глубоко плевать» на все дедовские обычаи?..
«Вот ведь он, — думал тесть, — не взял назад свое слово? Соглашается жить с невестой и даже обещал расписаться после рождения ребеночка… Господи, только бы обещанья не нарушил!.. А если он сволочь последняя…
Дочь моя — самостоятельная, работящая девочка… воспитательница в детском саду. Сама родит — сама выкормит, а мы ей, чем можем, поможем… поднимем на ноги внука!.. Сколько их, в нашем селе, оставалось сиротами? Сам рос сиротой — и ничего, получилось…»
В этот самый момент подала голос бабушка жениха. Собственно говоря, не то чтобы подала голос — заголосила, как по покойнику:
— О-ох!.. позор на мою старую голову… о-о-ох!..
— Обождите, подумайте, что здесь происходит? — испуганно сказала жена Никанора. — Ведь мы с вами живы-здоровы, никто не умер?! Но что ты делаешь, мэй, — обратилась она к жениху. — Дорогих людей выгоняешь из дому. — И начала зачем-то развязывать косынку на шее, как если бы сейчас собиралась броситься в воду. — Тудораш, а ну отвечай: свадьба это у тебя или цирк?
Мать невесты молча плакала.
Мать жениха — вполголоса…
Бабушка — в голос:
— А ведь я… когда умру… никто даже «ох» не вымолвит… ничего святого… возьмут меня и выбросят, словно падаль, на свалку!..
Тут и невеста прижала руки к лицу, заплакала: громко, безудержно, по-детски захлебываясь, навзрыд…
Жених попытался ее утешить. И руки ее старался от лица отнять, ему почему-то казалось, как только у него это получится, она успокоится, — но ничего с ней поделать не мог: упрямая! И вот он заходил вокруг нее, упрашивая и беспомощно, как маленький мальчик:
— Ну, милая… ну, хорошая… Перестань, ради бога! Сделаю все, что захочешь… Ну хочешь, мы с тобой эту дурацкую свадьбу сыграем?! Милая, родная, скажи только.
И она ему сквозь рыдания:
— Как же… свадьбу… когда и посаженого… нет… и мама с папой меня домой забирают!..
— Как это забирают?.. А наш посаженый, дядя Никанор, где?! Самый лучший в селе! На свете единственный… Согласен, дядя Никанор, быть у нас посаженым?..
И только он это сказал, Никанор как гаркнет, не то чтобы на племянника и его невесту, нет, на собственную свою половину:
— Садись, мать! — А та не слышит, опять платком своим занялась, теперь зачем-то совсем его с головы снимает, гребень вынула, уж не собирается ли прическу делать, в таком случае это надолго, теперь хоть всех святых выноси — по пословице: «Дом — горит, баба — чешется!» И тут муж еще отчаянней на нее заорал: — Слышишь ты меня или нет?! Оставь платок в покое, садись!..
А тут невеста испугалась этого крика и перестала плакать… Жена Никанора рядышком с ней присела. И сидели они, как две пугливые школьницы. Странное дело, крик Никанора тотчас успокоил и бабушку жениха. Она только еще разок всхлипнула для приличия и умолкла…
А невеста робко подала голос:
— Дядя… мне бы теперь умыться!..
— Пойдите-ка вдвоем, прогуляйтесь немного, — говорит Никанор молодым.
Их это удивило. Жених даже присвистнул. Но Никанор успокоил его по-отечески:
— Далеко не уходите, мы скоро вас призовем. А эту «Московскую», сестрица, почему бы нам не откупорить?.. — И ко всем за столом, широко улыбаясь: — Сваты, дорогие, немножко терпения… Мы ведь и водочки еще не попробовали?!
Жених и невеста уходили не то пристыженные, не то униженные. Давила собственная своя беспомощность, слезы, которые они здесь, на людях, развели… И вот что вышло: их, как нашкодивших малолеток, прогнали старшие.