В селе его еще помнили. И потекли бесконечные разговоры: «Как она, жизнь? Когда приехал? А помнишь ли деда Костаке?..» Он в свою очередь спрашивал о жизни, о здоровье, о старых знакомых, но при первой возможности переводил разговор на волнующую его тему:
— Как же так получилось, что у нас своя станция?
Ответы были самые разные:
— Видишь ли, дорогу тянули наверх, да помешали овраги.
Или:
— У нас, почитай, все село работало на строительстве. Может, поэтому?
А вывод почти всегда совпадал:
— Оно, конечно, не на самой линии, наше село… Но, с другой стороны, не у всех сел, что на линии, своя станция. А стало быть, получается выигрыш с разных сторон: и не на линии стоим, а с вокзалом!
Когда на простой вопрос слишком много ответов, то очень трудно, не суетясь, остановиться на чем-то одном. Так и он, уже прощаясь со стариками соседями, возьми да и спроси еще раз, напоследок. Тогда сосед, почесав бороду, присказку ему рассказал:
— В некотором царстве, в некотором государстве жили люди в селе по нехитрому способу «разжуй — да и соседу в рот положи». И так кормились они, покуда все не высохли от тоски, потому как пища та впрок не шла никому. И гремели они, как сухие орехи в мешке… так-то вот!
Выслушав поучение старика, гость посмеялся вместе с ним, поцеловал ему руку, раскланялся с остальными, да и отправился восвояси, ибо пора уже было спешить к поезду. Дорога его пролегала под гору, он шел в полном одиночестве и, предвкушая свою встречу с вокзалом, вовсю размечтался: стало быть, на горе село, а в низине станция Алба… С вечера и до рассвета перемигиваются и сияют их огоньки. А если кто мимо проследует в поезде, обязательно глянет в окошко и спросит соседа: «Что это за большая и красивая станция?» А сосед с невольным уважением ответит: «Это станция Алба».
«Есть на свете такая станция — Алба, — думал он. — И на платформе ее всегда люди толпятся, и колокол звонит, и влюбленные, обнявшись, стоят под цветущей акацией, не замечая ничего вокруг. Вблизи станции обязательно растут тополя, что-что, а тополя здесь должны быть непременно, ведь вокзал в низине, и, стало быть, место сырое. Хорошо, когда высокие тополя возносятся в небо и вздыхают на ветру, как живые; им ведь, как и людям, доступны желания… Село мое засыпает по гудку паровоза и по гудку просыпается, потому как, если поезд идет, глаза невольно следят за последним вагоном».
Чем ближе он подходил к вокзалу, тем сильнее становилось его волнение, казалось, ноги сами несли. Вот и последний поворот, сейчас вся картина откроется. Но что это? В глазах вдруг все зарябило и замелькало, это был на всех парах мчащийся поезд. «Экспресс или скорый», — едва успел подумать он. Ох и до чего красив был этот сияющий состав! Зеленый, с белоснежными колыхающимися занавесками, он, как живая ящерица, извивался на рельсах от быстрого бега. Нет, он не сбавил хода, поравнявшись со станцией, лишь воздух звенел от свиста и колесного грохота: тарарах-тарарах-тарарах!..
Во все глаза смотрел человек на проносящийся поезд и уже было руку поднял помахать ему вслед, как вдруг — вокзал!.. Он словно выскочил из-за последнего вагона, рядом с синим аккуратным блюдечком озера. Но, бог ты мой, что это был за вокзал!.. Даже не рядовой полустанок, а все та же облезлая будка путевого обходчика, еще больше осевшая в землю, продубленная дождями и дымом, а на ней свежая надпись — «Алба».
А скорый уже заворачивал за пригорок, глаз только успел схватить подрагивание последнего вагона, и мерцание белых окошек, и искрами распавшийся окурок, выстреленный кем-то из тамбура и подхваченный ветром… И стоял человек, обо всем на свете забыв, глядя вдаль и словно еще чего-то ожидая. Неподалеку от него, на пустынном перроне, да и не на перроне вовсе, а на нелепом деревянном помосте, три девочки в белых панамках дремали на чемоданах. Чуть поодаль мальчик постарше, независимо заложив руки в карманы брюк, сидел на штабеле голубых, совсем новеньких, шпал. Тут же, у билетной кассы, стояла молодая мать с голопузым мальцом на руках: малец махал вслед уходящему поезду, пыхтел и свистел, изображая шум паровоза.
«Старый ты дурень, — подумал про себя наш путешественник. — И на кой, скажи, ляд далась тебе эта станция?!» Так он думал, виновато улыбаясь, а глаза его все время следили за парнишкой, неподвижно сидящим спиной к железной дороге. О чем он думал, и уж не Албу ли, его родное село, сумел разглядеть за горой?
И тогда он увидел мир глазами этого мальчика. Солнце уже закатилось, но полнеба все еще озарялось зарницами. Вдруг в этих блистающих отсветах и будка обходчика, и озеро, и поникшая нива ослепительно вспыхнули. Всего лишь миг длилась эта вспышка. Тут же яркие краски растаяли в быстро наступающих сумерках. Но чем больше смеркалось, тем ровней и величественней разгорались на небе Стожары. От потемневшего озера потянуло холодом, как из погреба. Наш путешественник поежился и вздохнул глубоко, не то с грустью, не то с облегчением. «Должно быть, в Албе, — подумал он, — хозяйки уже созывают к ужину своих домочадцев…»