На деревьях по-прежнему не шевелился ни один лист.
Часть 4. Истинная любовь. Страдания двух невинных душ. Единственно верное решение. Испытания любви. Предвидение Консуэло
Консуэло увидела, как Альберт, опустившись на колени, буквально упал на траву без сил.
Судя по безвольному движению рук, он вновь потерял сознание. Консуэло, опершись на локоть, полулегла рядом с Альбертом и, повинуясь внезапному тихому порыву нежности, протянула руку, чтобы невесомо провести пальцами по тонким строгим чертам его лица, и уже почти коснулась побледневшей щеки, но внезапное стеснение, лёгкое волнение и даже подобие страха заставили её убрать руку. Казалось, Альберт почувствовал эти движения её души.
Его ресницы затрепетали, и глаза вскоре медленно открылись. Несколько мгновений взгляд Альберта был как бы затуманенным, тусклым, застывшим, ничего не выражая. Консуэло с пристальным, чуть беспокойным, но уже за столько лет привычным вниманием наблюдала за возвращением своего супруга к жизни. Наконец, когда его взгляд начал проясняться, но Альберт ещё не в полной мере осознал действительность, в глазах его отразилась какая-то тревога, и, пытаясь приподняться, Альберт стал беспокойно озираться по сторонам. Консуэло продолжала смотреть ему в глаза, и, когда он в конце концов увидел её лицо, отчётливо, выдерживая паузы между фразами, но при этом со всегдашними любовью и заботой, сдержанно улыбаясь и беря руки Альберта в свои, произнесла:
— Я здесь... Я с тобой...
Казалось, что к нему вновь возвращается так внезапно даже для самого Альберта потерянный покой, и теперь в его глазах отражалась лишь нечеловеческая усталость.
— Тебе нужно отдохнуть.
Консуэло подумала, что если бы и она решилась на такой же путь, то попросту умерла бы в первое же мгновение, не выдержав силы чувств.
Консуэло помнила, как страдала, когда Андзолетто вычеркнул её из своей жизни. Она тогда едва не покинула этот мир, не успев осознать, что произошло — жизнь абсолютно потеряла для неё смысл. Горе огромным чёрным камнем легло на хрупкие плечи Консуэло, словно придавив к земле. Невозможно было подняться и освободиться. Это потрясение затмило собой всё вокруг.
Консуэло просто продолжала делать то, к чему привыкла — не зная, зачем, повинуясь какому-то инстинкту, словно в полусне — это помогало ей выплеснуть всё отчаяние, бессилие и тоску, силу которых она не могла бы выдержать иначе — петь. Да и что могло быть естественнее для артиста, чем выражение собственных переживаний через ремесло, которому он учился с детства, которое было впитано буквально с молоком матери? Так хотя бы на время боль ослабевала, и очень скоро Консуэло перестали сниться золотые дни, проведённые с её первым возлюбленным — отчего она, просыпаясь среди ночи или поутру и понимая, что на самом деле осталась совершенно одна и всё это — лишь грёзы затуманенного рассудка, души, которая втайне от самой себя надеется на возможность чудесного возвращения в прошлое, — неизменно горько рыдала.
Консуэло отдавала сцене всю себя, не оставляя сил больше ни на что, выступая на подмостках почти каждый вечер, очень рано приходя на репетиции и повторяя свои партии в одиночестве, в огромном зале, похожем на пустыню, где эхом раздавался её голос. И это представало символичным — ведь никто уже не мог помочь Консуэло, никто бы не смог обратить время вспять, и нужно было просто переждать этот шторм — всё в этом мире преходяще. А потом — когда являлись актёры, назначенные на остальные роли, — начиная их заново и переживая с прежним самозабвением, и, наконец, с первого мгновения встречи с публикой — играть так, как будто бы это происходило впервые.
Некоторые из знающих о том, что певица приезжает в театр едва ли не в полдень и работает, совершенно не щадя себя, удивлялись такому рвению и моральной силе этой хрупкой девушки; некоторые же интуитивно понимали: виной тому не превратившаяся в безумную страсть любовь к искусству, а некое роковое событие, заставлявшее каждый раз бросаться в придуманный сюжет, словно в омут.
Многих из партнёров Консуэло поначалу пугала подобная порывистость и глубина чувств, но, в конце концов, это принесло и свою пользу — артисты, имевшие привычку играть недобросовестно, не перевоплощаясь без остатка или же попросту предаваясь лени, были вынуждены отвечать такому высокому уровню, чтобы не померкнуть на её фоне и тем самым не позволить зрителям, постепенно и неизбежно также привыкшим к столь самозабвенному исполнению Консуэло своих партий, красноречивым как никогда ранее её взглядам и жестам, задеть собственное тщеславие — и впоследствии, когда Консуэло безвозвратно исчезла со сцен всех театров мира, помнили этот своеобразный урок, продолжая карьеру на подмостках, и отныне требовали от себя ровно такой же отдачи, и со временем — кому-то на это потребовались годы, а кто-то, в особенности молодые, начинающие актёры — очень быстро смогли перенять подобную манеру, что принесло свои плоды: поистине заслуженный успех у зрителей и критиков.