Так Консуэло, не требуя сострадания и не делясь ни с кем тем, что не давало свободно дышать по ночам, могла ощутить хотя бы отдалённое подобие сострадания, необходимого ей тогда как воздух, конечно, не признаваясь в этом даже себе. Но рассчитывать на настоящую поддержку та, чьё имя, по иронии судьбы, значило «утешение», не могла в то время ни от кого в этой жизни. Такова доля одиноких сердец, волею судьбы оставленных теми, кто, по законам бытия, должен был оберегать и защищать их, будучи самыми близкими душами — отцом, матерью или наставником. И Консуэло оставалось находить поддержку в самой себе, проживая личную трагедию через страдания своих героинь.
Да, она бессознательно переигрывала, как бы находясь в лёгком аффекте, но так за несколько актов вновь и вновь проживаемая собственная трагедия помогала Консуэло на время избавиться от неизмеримой силы энергии, переполнявшей её, для которой были закрыты другие двери: Консуэло не могла её выразить тому, кто оказался так малодушен — это привело бы лишь к унижению, смертельной досаде и ещё большей боли, которую её душа уже точно не смогла бы вынести, поскольку существует предел человеческих сил, скрывающий за собой либо безумие, либо душевное бесчувствие, либо физическую смерть. Но Консуэло ввиду чрезмерной, отчаянной увлечённости даже не приходила в голову мысль об уходе из этой жизни. Теперь, спустя годы, она была убеждена: бог, знавший о будущей встрече, таким образом сберёг её от греховного решения и сохранил для великой миссии — поддержки и помощи в несении по свету идей доброты, свободы, равенства и братства.
Однако Консуэло доставало мастерства, чтобы не доводить исполнение роли до абсурда, не делать её нелепой, смешной, похожей на буффонаду, не создавать впечатления карикатурности, ощущения, что она сошла с ума.
И только через год почти непрерывных гастролей, заставших Консуэло в Германии, в один из вечеров, после того, как стихли аплодисменты и за её спиной сомкнулся занавес, она внезапно, в одночасье почувствовав физическую слабость и моральную опустошённость, буквально упала в кресло в своей гримёрной, закрыв глаза и откинув голову на спинку.
Она поняла, что силы и энергия уже на исходе, что она не сможет выдержать даже ещё одного-единственного выступления, пришла к директору Берлинского театра и попросила либо найти себе замену, либо отменить все предстоящие оперы на неопределённый срок — до того, как встретится подходящая кандидатура.
— Что?.. Но почему? Что случилось?, — такая внезапность вкупе с непоколебимой решимостью заставили его слегка оторопеть.
Консуэло несколько мгновений колебалась, не зная, что ответить, чтобы это не прозвучало слишком нелепо, но в итоге просто сказала то, что чувствовала:
— Я устала.
— Устали? — такой ответ вызвал у владельца театра почти истерический смех и досаду, — А ведь я предупреждал вас — нужно было беречь силы ещё в самом начале. А теперь пути назад нет.
Но она неподвижно, словно искусно раскрашенная статуя, выточенная из слоновой кости, стояла перед столом того человека, который ещё вчера решал, где она окажется завтра и что будет играть, глядя тусклым, утомлённым взглядом куда-то по ту сторону его глаз, но вместе с тем решимость и уверенность читались во всём её облике. Разметавшиеся по плечам волосы, не снятый после выступления костюм, слегка блестевший на лице лёгкий грим и осанка, полная достоинства говорили о том, что цыганка не тратила времени на сомнения и твёрдо уверена в своём решении. На этот раз Консуэло всё решила сама. Её молчание было красноречивее любых слов.
— Послушайте, график расписан на недели вперёд! Следующий спектакль уже завтра, в другом городе! Что вы предлагаете мне делать?! Где, как я сейчас разыщу певицу, знающую ваш репертуар?! К тому же, сеньорита Консуэло, вам ведь, без сомнения, нет равных, и это чистая правда! Я множество раз слышал ваш голос, видел вашу игру — она поражает! Может быть, вы забыли об этом?! Вам нет равных! Все ждут вас! Даже если удастся сделать небольшой перерыв и... Зрители не поймут. Это приведёт к необратимым убыткам!