Он несколько секунд смотрел на неё расширенными, безумными, невидящими глазами. Но всякий раз Консуэло, сохраняя мужество, не отводила взгляд, понимая, что, только так, не поддаваясь страху, она сможет вновь развеять эти грозные иллюзии — и дождаться, когда её друг придёт в себя. В её объятиях он переставал задыхаться, постепенно успокаивался и засыпал на плече Консуэло. Тогда она осторожно опускала Альберта на траву и, убедившись в том, что не побеспокоила его, а так же зная, что теперь должно пройти по меньшей мере несколько часов, прежде чем он придёт в себя, удалялась на такое расстояние, чтобы Альберт не мог ничего услышать, и начинала придумывать новый весёлый танец, представляя, какую музыку он подберёт под эти движения. А иногда в голове Консуэло из диалогов рождались целые пьесы — это помогало ей отвлечься от грустных, тоскливых мыслей, навеянных очередным приступом помутнения рассудка у супруга.
Постепенно собственные шаги — своей монотонностью, а путь — однообразием и красотой — немного успокоили Консуэло и вновь придали философский настрой мыслям. Вот уже почти семь дней в этих местах стояла безветренная погода, отчего природа вокруг казалась застывшими декорациями к какому-то невероятному спектаклю.
Пепельная пелена, затянувшая небо, закрывала от мира лучи звезды, озаряющей мир на рассвете и тающей за горизонтом, возвещая скорое наступление ночи, и потому пейзаж, расстилавшийся по обе стороны от Консуэло, казался ей совершенно безжизненным.
Время неумолимо приближало тот час, который в её жизни не наступал ещё никогда. Консуэло понимала, что всё будет не так, как могло быть с Андзолетто, ведь если бы тогда это случилось, то походило бы на бесцеремонное, эгоистическое лишение чести — человек, которого Консуэло любила в прошлом, также был сильнее физически, и она просто не смогла бы сопротивляться до конца. С первым мгновением, когда сумерки незримо начали опускаться на густой и без того мрачный лес, она повернула на казавшейся бесконечной дороге обратно.
Наконец храм любви, сплошь украшенный светлыми цветами, резко выделявшимися во тьме, делавшейся всё непрогляднее, стал виден вдали. Ощущение неотвратимости предстоящей ночи вернулось к Консуэло, но теперь она могла владеть собой и сохранять чувство реальности. Её сердце вновь затрепетало, но сейчас это было нельзя заметить непричастному к тому, что происходило здесь.
Не найдя взглядом Альберта возле дома, Консуэло посмотрела в окно. Альберт стоял посередине помещения. В его глазах отражалось лёгкое смятение — Альберт не ожидал, что она войдёт сюда сейчас.
В доме было совершенно чисто, выметен весь сор.
— Теперь осталось лишь сплести подушки и одеяла из цветов и трав, — прозвучал его голос.
Сейчас Консуэло, нисколько не удивившись, была готова узнать, что Альберт умеет делать и это — а как же иначе? — он же должен был на чём-то спать во время своего отшельничества.
— Я знаю, какие это должны быть растения, где их искать и как собирать. — Я не сомневалась в этом, но всё равно, Альберт, ты восхищаешь меня с каждым днём всё больше. Ты позволишь мне пройти с тобой этот путь?
— Да, конечно, с огромным удовольствием.
— Ты знаешь, мне даже захотелось научиться этому ремеслу. В конце концов, у меня ведь есть навыки шитья, и, наверное, поэтому мне будет легче овладеть подобным искусством, — улыбнулась Консуэло.
— Да, если ты желаешь, я научу тебя. Это будет для меня честью. Ты справишься с этим с лёгкостью. Благодаря уму и упорству, а самое главное — желанию — которыми ты обладаешь — я уверен, что это не составит для тебя большого труда.
Она молча и спокойно смотрела в его глаза, испытывая тайное, но в известной степени предательское облегчение, осознавая, что ещё одна ночь пройдёт так, как всегда — они будут находиться рядом, но Альберт не позволит себе ничего, кроме взгляда и улыбки, исполненных уважения и почитания, и целомудренных прикосновений к её лицу, может быть, проведёт пальцами по волосам, убрав их со щеки и виска...
Далее последовали захватывающие рассказы Альберта о том, как он исходил множество троп, прежде чем нашёл подходящие растения, что затем делал с ними и как они сплетались под его руками в единое целое. Под покровом звёздной ночи всё это звучало для Консуэло как волшебная сказка, под которую она и заснула, когда он произнёс последнее слово, чувствуя, как Альберт нежно гладит её по щеке.
Перед глазами Консуэло представали картины, как этот человек, похожий на чародея — со своими длинными чёрными волосами, одетый подобно цыгану, медленно идёт в наступающих сумерках среди тумана и росы, лежащей на листьях и ветвях деревьев, всматриваясь в каждый незнакомый побег, осторожно трогает его, пытаясь определить, не слишком ли он тонкий и хрупкий, чтобы служить частью постели, и затем, найдя стебель достаточно прочным — срывает его и начинает собирать такие же вокруг него, а долгими ночами, когда печальные думы гонят сон прочь — сидя на камне, свивает их между собой вначале неумело, но потом всё с большим и большим мастерством, очень быстро и незаметно для себя освоив это нехитрое дело. Работа, ставшая монотонной и не требовавшая концентрации, навевала мрачные мысли о замке и его жителях, по трагическому стечению обстоятельств выбранных Всевышним для того, чтобы стать его кровными родственниками — оставшихся на время где-то там, вдали, а глаза Альберта смотрели куда-то сквозь травяное полотно, лежащее на коленях — словно для него оно отныне стало прозрачным.