- Мне казалось, что в тот злосчастный вечер, когда я увидела их вдвоём - я выплакала все свои слёзы, что у меня не осталось чувств, связанных с этим малодушным человеком, что я просто больше ничего не могу, не в состоянии испытывать к нему, но это оказалось не так. Теперь же я понимаю, что только сейчас моя душа получила истинное облегчение. Я долгое время не могла постичь, почему меня временами одолевает такая сильная и необъяснимая печаль, и уже начала беспокоиться о своём рассудке. Но всё оказалось более чем просто, - Консуэло произнесла всё это, не глядя в глаза Альберта, словно глубоко раскаиваясь за то, что случилось сейчас, пытаясь как-то объяснить своё поведение, но одновременно испытывая признательность, несказанно удивляющую её саму. Она была уверена, что он лишь из уважения и любви к ней не говорит ни слова, но на самом же деле испытывает горечь оттого, что та, которую он любит больше жизни, вдруг оказалась во власти чувств, которым должно было давно остаться в прошлом. Наконец она робко подняла взгляд на Альберта. - Прости мне эту несдержанность, я не должна была заново проживать всё это при тебе. Разве это проявление уважения - напоминать человеку, который для тебя роднее всех на свете - о своей прошлой жизни, в которой была иная любовь?.., - она была готова вновь потупить взор.
- Нет, не кори себя. Всё произошло так, как и должно было быть. Ты бы не смогла справиться с этим одна. Если бы могла - меня бы сейчас не было рядом. Я знаю - у тебя сильная душа, но всё же мы - человеческие существа, имеющие свои слабости. Мы несовершенны. Подобных границ нет только у бога - даже несмотря на то, что он живёт иной жизнью, непостижимой для нас. Нет у него и слабостей, ибо он не человек. И я благодарен ему за его справедливость. Я знаю - ты будешь продолжать любить его - той, юношеской, чистой любовью - которую пронесёшь через всю свою жизнь - и это не делает тебя грешной в моих глазах, но напротив - не даёт забыть о беспримерном великодушии. Богу было важно испытать тебя и увидеть в твоём сердце великую способность прощать и любить несмотря ни на что - подготовив к будущей жизни с тем, кому предназначено любить лишь одну. Невозможно раз и навсегда предать забвению того, кто однажды поселился в неискушённой, доверчивой душе. Этого невозможно сделать никогда. Он всегда жил и будет жить там - застывшим светлым образом - лишь самыми счастливыми моментами - и уже не будет причинять той боли, как и никогда не станет препятствием нашей любви. Если бы ты по-прежнему считала, что вычеркнула его из своей памяти, и всячески не позволяла себе вспоминать о нём, пытаясь заглушить его голос, звучащий в сердце, затмить иными делами картины, встающие перед взором - твоя натура была бы неполной. И пусть тебе не кажется странным то, что всё это говорит тебе человек, чьё сердце открылось для любви лишь однажды в жизни. Это откровение снизошло на меня свыше несколько лет назад и стало ответом на вопросы, так давно мучившие меня - с тех пор, как я увидел того человека в коридоре замка. Меня нисколько не оскорбляют твои чувства, которые навсегда останутся с тобой, - он отвёл волосы с её лица назад, как бы призывая поднять глаза и не стыдиться и не бояться причинить боль самому дорогому человеку.
"Разве может такое быть?" - Консуэло временами посещало ощущение, что она всё же не в силах привыкнуть к удивительной мудрости этого человека, проявляющей себя так глубоко и в таких неожиданных обстоятельствах. Ему известны законы вселенной, стоящие выше правил и стандартов, придуманных обществом. И сейчас Альберту вновь удалось поразить её до глубины души.
Альберт осторожно, почти неощутимо прикасаясь к её щекам, вытер с них следы слёз, едва задев ресницы, с которых на его пальцы упало несколько горячих капель. Консуэло подалась вперёд и закрыла глаза.
Она не знала, что ответить ему. Казалось, он выразил всё, что хотела сказать и она. Нечего было добавить. В её взгляде отражались признательность и глубокое, безмерное уважение, почитание и восхищение.
"Таких людей больше нет", - эта мысль была для неё не внове, но потрясала Консуэло каждый раз, как если бы звучала в её голове впервые.
Кроме утомлённости, вызванной внезапным порывом чувств, лицо Консуэло выражало какое-то умиротворение, однако она всё ещё ощущала слабость и лёгкую дрожь во всём теле. Консуэло была бледна, но всё же на её щеках проступал едва заметный румянец - не болезненный, горячечный - это было подлинное, пробуждение, истинный расцвет любви к жизни во всех её проявлениях, что ещё несколько минут назад заслоняла собой тёмная завеса иллюзорного бесчувствия.
- Давай присядем ненадолго, - сказала она Альберту, понимая, что не может сейчас никуда идти.