Когда он взял её пальцы в свои, то почувствовал тепло - признак безоговорочной здравости ума и истинного успокоения души от болезненной горечи воспоминаний, лишающих её всей полноты жизнерадостности и гармонии.
Они дошли до ближайшего дерева и сели, прислонившись к его толстому стволу. Всё это время Альберт не сводил глаз с Консуэло, глядя на неё с лёгким беспокойством и трепетом и не отпускал её руку, казавшуюся теперь даже более хрупкой и тонкой, чем всегда - сквозь полупрозрачную кожу ясно просвечивали тонкие нити голубых вен.
Некоторое время они провели молча. Консуэло смотрела куда-то вниз, но не видела перед собой земли. Она была в своём прошлом - словно позволив себе на некоторое время забыть, где она находится, о существовании Альберта, о том, что он не сводит с неё глаз, отрешиться от всего окружающего, перенестись на десять или пятнадцать лет назад и ощутить вокруг все цвета и запахи, что окружали её тогда. Её глаза были полуприкрыты, а состояние похоже на медитацию. В ней словно всё вставало на свои места, двигаясь медленно, но в верные стороны, а дыхание Консуэло было медленным и глубоким - словно помогая этому процессу, и с каждым вздохом её внутренний мир становился более гармоничным и согласованным в своём звучании. И эта метафора не случайна — душа художника похожа на картину, на живой портрет или пейзаж, а душа певицы подобна бесконечному музыкальному произведению. Но, конечно же, только этим становление души Консуэло не заканчивалось, и впереди было ещё много того - хорошего и плохого, что изменит, а вернее, дополнит и сделает ещё более подробным и упорядоченным её духовный мир.
Альберту вспомнились дни, когда после их встречи в подземелье Шрекенштейна она, пережив жестокую нервную лихорадку, вот так же сидела в кресле, пытаясь окончательно прийти в себя, а он читал ей книги, написанные великими философами, а иногда просто был рядом - вот так же - но только боясь даже случайно прикоснуться к её плечу сквозь тонкую ткань платья из невесомого шёлка.
Наконец она сказала - как будто бы издалека, всё ещё находясь там, в своих нечаянных грёзах - но не с теми отстранённостью, погружённостью в другой мир, в чудеса, созданные воображением, что бывают у безумных, поражённых тихим приступом помутнения рассудка, а с безмятежностью человека, близкого к просветлению - не Альберту и не себе:
- Да, ты прав. Прежних переживаний больше нет. Они тускнеют. Их словно покрывает серебряная дымка, превращаясь в твёрдую, но прозрачную завесу. Эта завеса прозрачна и оставляет все картины и пейзажи видимыми, но делает их недосягаемыми для разрывающих изнутри чувств.
Её голос звучал ровно и спокойно, в нём не было и намёка на сожаления. Консуэло в последний раз вздохнула - но уже более шумно, и, словно окончательно пробудившись, подняла глаза, повернулась к Альберту и произнесла с бесхитростной и чистой улыбкой, как ни в чём не бывало:
- Ты помнишь тот мотив, что мы сочинили для следующего выступления? Давай повторим его, пропев на пару?
Лицо Консуэло выражало теперь ещё большую весёлость и беспечность, чем прежде - словно и не было тех только что пережитых мучительных минут. В этот момент она осознала, что, действительно - если бы Альберт сейчас был занят каким-то делом вдали от неё - она просто бы не перенесла того, что с ней происходило и вымолила у бога скорейший исход и отправилась бы вслед за своей матерью.
Часть 7. Исцеление души Консуэло. Священная страсть грозит сжечь все преграды до срока. Консуэло ощущает близость безумия. Раскаяние Альберта. Дуэт
Теперь во взгляде Альберта не было беспокойства - он смотрел на Консуэло с радостью. Он смог исцелить её душу. Действительно смог. У него это получилось. Её душа по силе, масштабности реакций и импульсов была равна его душе и являлась единственной в таком роде. Он смог помочь ей преодолеть губительное действие этой беспощадной бури. И это стало новой вехой в его духовной жизни, ещё больше приблизившей его к богу и сделавшей его связь с Консуэло ещё крепче. Теперь они были на равных как никогда раньше.
Альберт хотел было помочь Консуэло встать, думая, что, может быть, она всё же ещё не полностью овладела собой, но даже не успел протянуть рук - так резво она сделала это сама.
Да, он знал, что её душа во многих случаях имеет способность восстанавливаться очень быстро, и почти все следы и раны на ней вскоре исчезают, не оставляя шрамов. Это великий дар, обусловленный в том числе и тем, что в детстве и юности ей было неоткуда и не от кого ждать помощи. И это обстоятельство сформировало в ней ту великую силу, то мужество, которые, может быть, и не возникли бы или же не достигли такой степени, будь у неё даже чуть иная жизнь. Значит, так было суждено. И это тоже своеобразная жертва, закаляющая характер. В конечном итоге - жертва во имя иной жизни целого мира, во имя миссии.