8. Как могла бы сложиться их жизнь, если бы не сомнения и препоны. Сердце, хранящее память о печалях мира и Утешение, что всегда рядом
И всё это в сочетании с нехарактерной для цыган, коих они напоминали, часто полуоперной, порой опереточной, а иногда и почти детской манерой пения - последнее было исключительным правом Консуэло, ибо только она из них двоих была способна брать самые высокие ноты, почти в точности напоминающие голос ребёнка - либо на стихи поэтов-классиков того времени, либо сочинёнными ими самими - совсем нетипичными для этой национальности. Поистине волшебно.
И выступали бы они так, точно пришли из другого мира. Альберт и Консуэло каждый раз оказывались бы на сцене, словно не переставая жить какой-то своей, отдельной, закрытой от всех, непохожей на судьбы того бесконечного числа людей, что их окружали, с кем они вдвоём ходили по одним и тем же улицам, жизнью.
Исполняя роли, они бы не замечали публики, устремляя свои зачарованные взоры только друг на друга, словно находясь в каком-то сне, сказке, окружённые дымкой, которая медленно стелилась по подмосткам и плыла по воздуху, подобно эфиру, воплощаясь на сцене в виде прозрачной завесы из эфира бледного фиолетового оттенка, и лишь изредка поворачивались бы в стороны, но вместо зрительного зала, который также, в едином порыве, заворожённо, будто попав под гипноз, и вместе с тем с какой-то безотчётной затаённой грустью, будто догадываясь о том, что в своё время пришлось пережить в этим двум необыкновенным душам, наблюдал бы за ними, безотрывно провожая глазами в каждом движении - глядя куда-то внутрь себя, в эту кромешно тёмную, густую тишину, что царила и на подмостках, приступая сквозь музыкальные мотивы.
Выступления Альберта и Консуэло состояли бы из причудливого сочетания песен, танцев и полутанцев - плавных и изящных жестов, сопровождаемых шагами и одновременными поворотами вокруг друг друга, когда нить между их взглядами обрывалась изредка лишь на несколько мгновений.
И только выходя на поклоны, будто на время, на несколько минут они выныривали бы из мира, так естественно создавшегося союзом их любви - словно это подразумевалось само собой - и, сопровождаемые неизменным лёгким смущением от всего этого шумного восторга и аплодисментов, чуть опустив голову и глаза, улыбаясь, и наконец поняв, что все необходимые приличия уже соблюдены и светские правила не принуждают оставаться на подмостках дольше, держась за руки, стремились бы исчезнуть за кулисами, а оттуда, поспешно переодевшись в другие платья, мало отличавшиеся от тех, в коих они исполняли свои роли - разве что иным цветочным рисунком - затем только, чтобы не изнашивать понапрасну сценические костюмы, дабы не растрачивать на них лишние средства, имея последние лишь на повседневные нужды да содержание небольшого скромного домика и пары слуг, следивших за чистотой в их отсутствие, и не стремясь заработать сколько-нибудь больше, соглашаясь на каждый ангажемент, коими, несомненно были осаждаемы в силу своего таланта и, как следствие, неизменного успеха - сняв грим, окончательно приведя себя в порядок, и немного отдохнув - всё это не занимало бы и получаса - спешили бы скорее сесть в карету, ждущую у задней двери и скрыться от чужих глаз - как будто их и не было здесь только что - чтобы вновь наслаждаться обществом друг друга, обособленным от чужих глаз и замкнутым на самом себе, завесу которого никто даже не пытался приподнять - то ли из неподвластного объяснению, инстинктивного трепетного уважения, то ли по какой-то иной причине это никому не приходило в голову, а может быть, среди почитателей их дарования имело место и первое, и второе. Хотя последнее всё-таки выглядело довольно странно - обычно жизнь таких людей вызывает неподдельный интерес - тем более, чем необычнее и таинственнее она кажется посредством её фрагментов, невольно раскрываемых в пении и танце. Да, таким образом зрители не могли увидеть подробностей их повседневного существования, но им удавалось показать бытие внутреннее, душевное, в обычные дни сокрытое стенами их маленького имения и тихими, пустынными улицами, где сложно было встретить редкого прохожего.
Самые глубоко чувствующие - в том числе и те, чьими союзниками и соратниками являлись Консуэло и Альберт, с кем дышали одними идеями - способны были уловить, понять и назвать для себя те процессы, что происходили внутри этих душ, а люди, не наделённые от природы даром чувственной проницательности, но имеющие в своей сути инстинктивное стремление ко всему доброму, чистому и непорочному, ощущали лучащуюся, светоносную ауру, испускаемую этим союзом. И, если бы когда-нибудь нашлась сила, равная по мощи вселенской, божественной, способная разорвать, разъединить эту связь, то это энергетическое поле рассеялось бы, исчезло без следа - словно его никогда и не существовало. Но великое благодарение и сияющая слава создателю - законы высшего порядка таковы, что даже все помыслы зла, спящего в преисподней вечным сном, длящемся уже многие и многие тысячи лет - с начала мира - посягнуть на проявление любви в своём подлинном, истинном значении - пресекаются на корню и жестоко караются ввержением в ещё более низшие глубины, выбраться из которых несравнимо тяжелее, нежели подняться из предшествующей точки небытия.