- Я верю, Альберт, я верю в то, что всё так и произойдёт, я слышу и понимаю тебя, каждое твоё слово. Я знаю, что последую за тобой. Мы все в этом мире следуем друг за другом. Только, пожалуйста, не говори больше ничего - позволь всевышнему продлить твои мгновения на этой земле, не теряй понапрасну силы. Если тебе суждено заснуть - засыпай поскорее - может быть, это позволит мне дольше ощущать твоё земное присутствие.
- Нет, Консуэло... Ты же видишь - я уже достаточно мучаюсь. Я знаю, что ты испытываешь сострадание и хочешь, чтобы эти муки поскорее закончились, и одновременно боишься отпускать меня, обманчиво ощущая свою уязвимость - но всё предопределено. Пусть это противоречие не разрывает твою душу на две части. Господь отмерил мне срок, который нельзя ни продлить, ни сократить. Но знай - я не умру, пока не скажу тебе всё. Я должен придать тебе достаточно сил для твоей последующей жизни. До этого момента физически я буду с тобой. Возьми мои руки в свои. Настала пора для самого главного. Закрой глаза.
Когда Альберт наконец замолчит, не в силах больше произнести ни слова, его веки, всё это время трепетавшие в усилиях не закрыться раньше положенного мгновения, сомкнутся, но поверхностное дыхание, дающееся уже с гораздо большим трудом, ещё будет слышаться в вечерней тишине - она начнёт петь - в тайной надежде, что её голос хотя бы ненадолго удержит его здесь, позволит ещё какое-то время ощущать её прикосновения к лицу и волосам, которые она уберёт со лба, шелест листьев, прохладные, ласкающие дуновения лёгкого ветра и бархатную мягкость сочной, яркой и свежей зелёной летней травы, недавно орошённой дождём. Вначале из её уст будут звучать те самые, первые, лёгкие и чистые песенки, что прославляют их прогулки по этому райскому лесу, солнечные дни, земную привольную жизнь, её радость и беспечность. Потом - гимны благородству и мужеству, проявленным в борьбе за пламенные идеи и, конечно же, за свою любовь, и той затаённой печали, что навсегда поселяется в душе после столь суровых испытаний. Последними же прозвучат гимны святой деве и вседержителю, что возьмут его под своё крыло ещё ближе, чем это было в земной жизни и уже никогда не подвергнут мукам ни от человеческой руки, ни от неодолимых сил природы.
Потом она поднимется, обнимет руками детей, стоящих по обе стороны и проявляющих поразительную стойкость, зрелость чувств и всю божественную глубину понимания происходящего, и несколько минут они проведут в молчании, в последний раз опустив глаза на это лицо, приобретшее ту степень красоты, что не была присуща ему при жизни. Её тонкие губы будут сомкнуты в строгой, благородной и светлой скорби, где не проявится ни тени того аффекта и отчаяния, в которые впадают, услышав известие о смерти кого-то близкого, обыкновенно натуры более приземлённые. Её лицо будет мраморно бледно, но сознание не покинет её, она будет твёрдо и неколебимо, словно древнегреческая статуя, стоять на земле столько времени, сколько сочтёт нужным её сердце.
На первых порах вместе с присутствием души Альберта она будет чувствовать свою беззащитность и некоторый страх, одинокость перед миром, с которым теперь останется наедине, но постепенно её вера в себя укрепится и приобретёт ту же силу, что и при его жизни.
"Господи, какая реалистичная картина... Неужели всё это правда? Неужели всё это исполнится, и нет никакого смысла просить тебя, чтобы ты отвратил такой ужасный конец? Я проживу одна, без него - сколько угодно, я не умру от тоски, я способна её вынести, она не будет для меня мрачной и беспросветной. Я знаю, что он будет вести меня по этому земному пути. Но прошу тебя - не заставляй его проходить столь суровые испытания в конце. За что? Ведь он не заслужил их. Я понимаю, что не в силах отвести перст судьбы, но, господи, прошу - если ты не можешь обойтись без того, чтобы подвергнуть его предсмертным мукам, то хотя бы ради меня - пощади его - ведь моё сердце тоже будет разрываться".
10. Вера, что смерть несёт не только горе. Прощание с теми, кто не выдержал жестокого испытания. Дуэт Альберта и Консуэло. Философские мысли
Но пусть же читатель вновь простит нам эти невольные и столь долгие отступления - они были столь же неожиданны и для автора, но совершенно точно необходимы, и я покривила бы душой, представив вам, как в классических романах - возьму на себя великую смелость применить здесь именно этот эпитет, который, как я совершенно справедливо предвижу, многим из вас покажется дерзким и возмутительным, и, может быть, даже ввергнет в праведный гнев, но создатель сего произведения искренне надеется и желает вам скорейшего наступления в вашей жизни того момента, когда к вам со всем восторгом придёт осознание, что нет ничего блаженнее и счастливее вечной жизни на небесах для тех, чьи души были соединены ещё в земном существовании - идиллическую сцену, где двое влюблённых безмятежно засыпают в объятиях друг друга и, не познав мучений, умирают в одно и то же мгновение. Нет. И эта ложь была бы святотатственной, и господь не простил бы мне её. Эти слова пришли подобно пророчеству - не выбирая времени, и были вложены в душу Консуэло как предчувствие, граничащее с твёрдым знанием - ибо не приходится сомневаться в правдивости всех предвидений, что посещают сердца людей, подобных нашим героям - как бы печальны они ни были - и потому им суждено сбыться. И, если мы уже успели отвратить кого-то из вас, юные барышни с ранимыми сердцами, свято и неколебимо верящие, что истинно влюблённые друг в друга покидают этот мир в один день и час - от дальнейшего чтения данного повествования, которое вернее было бы назвать легендой или полусказкой - что ж, не станем принуждать и дальше мучиться ваши хрупкие, ещё не окрепшие души. Быть может, вы даже сочли меня жестоким и бессердечным человеком. Но я питаю надежду - впрочем, слишком зыбкое и эфемерное чувство, чтобы так называться, и, если бы можно было подобрать к этому слову иное прилагательное - я с удовольствием сделала бы это - что, может быть, мне удастся утешить вас тем, что и Альберт, и Консуэло всенепременно окажутся в раю, и не будет больше препятствий их любви, и никто и ничто больше не сможет разлучить их среди той мягкой, бархатной, ласковой, лазурной, туманной, полупрозрачной тишины, что всевечно царит в горнем мире, и ни его, ни её рассудок уже никогда более не станут терзать ужасные видения и предзнаменования.