Когда же ей приходилось уговаривать его исполнить что-нибудь из сочинений, проникнутых ликованием свободы, она говорила примерно так:
- Прошу, Альберт, пожалуйста, ради меня. Ты ведь помнишь, с каким восторгом я слушала эти гимны впервые! Они никогда не потеряют для меня своей свежести, я вновь и вновь буду проживать их словно в первый раз!
Да, он помнил. И он соглашался. Почти всегда. Потому что желание любимой женщины - это закон. Ей неизменно удавалось убедить его оживить тот прекрасный и волшебный инструмент, что покоился в его руках - от которого во время игры словно исходил чудесный белый свет, разлетавшийся тысячью сверкающих искр - придавая тонким пальцам Альберта ещё больше изящества. Как только он касался своим смычком тонких струн, казавшихся почти прозрачными и пробуждал в них трепет вместе со звучанием первых нот - лицо Альберта преображалось, на губах появлялась улыбка, придающая чертам ещё больше благородной и сдержанной красоты, кожа совершенно разглаживалась, приобретая приятную матовость, а склонность к бледности делала его в эти минуты похожим на голову античной фарфоровой статуи. Перед плотно сомкнутыми веками, словно охраняющими в эти моменты его внутренний мир, наполнившийся радостью, ликованием и торжеством рая, от любых внешних напастей, представал ослепляющий свет истин, свято хранимых в сердце, бесконечно далёкий источник которого был не виден из-за множества таких же белых лучей, расходящихся во все стороны, и этот источник был похож на огромных размеров шар, полностью состоящий из света, на какую-то неведомую планету, парящую в безвоздушном пространстве.
.. Если же его глаза были открыты, то они устремлялись в необозримую даль, которой не было конца и края - какие бы печали ещё мгновение назад ни терзали его сердце. В эти моменты для Альберта как будто бы переставала существовать окружающая реальность, он словно уходил в какой-то свой мир, забыв, где находится сейчас. Не имело значения, какая погода царила вокруг - на горизонте могли собираться синие тучи, могли шуметь порывы предгрозового ветра, но Альберт видел перед собой картину безмятежности, бескрайний простор - пышные зелёные деревья, освещённые солнцем, белые облака в синем небе и ощущал на своей коже лёгкие, ласкающие дуновения.
Но вот, наконец, нам пришла пора возвратиться к тому месту, где мы оставили наших героев.
Когда Альберт и Консуэло начали петь - ей пришлось как бы взять на себя все эмоции, чувствовать за двоих, чтобы «заразить» его этим состоянием. В сущности, это также можно было назвать одной из сверхспособностей, что уже давно формировались в ней, зачатки которой каким-то магическим образом были переданы ей Альбертом.
"А каким же ещё путём это могло зародиться внутри моей души? Ведь это не было дано мне богом - иначе бы я помнила вещие сны и видения с самого раннего возраста", - временами думала Консуэло.
Она почти не прекращала смотреть в его глаза, пока не заметила, что он также начинает проникаться этой безмятежной радостью и гармонией и улыбка всё ярче проявляется на его губах.
Вся природа будто бы ликовала вместе с нашими героями, и в момент кульминации их дуэта дневное светило достигло своего апогея, лёгкие порывы ветра сделались чуть сильнее, шелест листвы в ветвях, переплетающихся и образующих сень над головами наших героев, стал подобен мелодии, аккомпанировавшей пению и солнечные лучи в весёлом беспорядке затанцевали в ней.
Когда Альберт и Консуэло окончили песню - она сказала ему:
- Послушай, мы уже так давно не пели дуэтом долго, полновесно. Я думаю, что настала пора дать нашим голосам простор и волю - это поможет нам не растерять все умения и привычки за то время, пока мы не выступали. К тому же, мне кажется, что твоя душа уже вполне оправилась от того нежданного потрясения после целительных бесед с крестьянами, когда ты отдал им все свои силы - что нам обоим едва удалось пережить - и готова вновь славить земную и небесную жизнь. Кроме того, моё сердце столько времени просит продолжительного, настоящего концерта! Что ни говори, а натура артиста остаётся неизменной даже тогда, когда все выступления отныне происходят не на подмостках театров, а под открытым небом, и звучание аплодисментов исходит не от холёных ладоней искушённых ценителей высокого искусства, - при этих словах она сдержанно и коротко засмеялась, - а от утомлённых честным трудом рук простых крестьян - так несправедливо видеть, как порой становится обветрена и груба их кожа, теряя свою первозданную красоту, до поры до времени поддерживаемую таким частым нахождением на лоне природы... Но пусть это выступление для двоих будет состоять только из песен, наполненных хвалебными строками, посвящаемыми вечному празднику жизни, ежемгновенно воплощаемому в божьих творениях - каждой травинке и каждом цветке, и оттого доступному любому живущему в каждое из мгновений бытия, свободе человеческого духа, любви и гармонии, выраженной в равенстве каждого человека перед всеми людьми! И ещё мне видится, что наш дуэт станет лучшей прелюдией к той священной ночи, что ожидает нас уже так скоро.